Владимир Контровский - Мы вращаем Землю! Остановившие Зло Страница 33

Обстановка оставалась неясной. Впереди, за деревней, шел бой, и Власенко приказал разгрузить вагоны, скот отогнать в тыл, а продукты разделить между батареями и раздать местному населению.

Когда Дементьев, проверив готовность батарей к обороне, вернулся к захваченному эшелону, там уже шла веселая суета. Солдаты облепили вагоны, словно муравьи толстую гусеницу, сдуру заползшую в муравейник. Из продуктового вагона они вытащили несколько ящиков с керамическими бутылками. Бутылки были украшены витиеватыми этикетками и содержали темную жидкость неизвестного назначения. Жидкость пахла приятно, но смущала керамическая тара, а знатоков немецкого языка среди солдат не водилось.

– Может, это средство от вшей, – предположил один из бойцов, – санитарный эшелон все-таки. Выпьешь – и волосы вылезут на всех местах. Или вообще яд какой-нибудь…

– А пахнет вкусно, – заметил другой, принюхиваясь к раскупоренной бутыли.

– Надо смочить кусок хлеба и дать собаке – вот и проверим!

– А где ты собаку возьмешь? Они от стрельбы попрятались все кто куда!

Последователь академика Павлова сконфуженно умолк и поскреб затылок – бросить или вылить ароматное зелье рука не поднималась.

Дегустатор нашелся – им оказался пожилой усатый солдат-пехотинец с обветренным лицом, неопровержимо свидетельствовавшим о том, что за свою жизнь «доброволец» беспощадно «приговорил» не одну бутылку спиртного. Он долго принюхивался, осторожно попробовал зелье кончиком языка, а потом глубоко вздохнул и заявил:

– Эх, была не была! Пострадаю за общество! Ежели что, отпишите родным – погиб, мол, за Родину! Геройски! – Солдат внушительно поднял палец.

Сделав это свое патетическое устное завещание, пехотинец наполнил таинственным снадобьем алюминиевую кружку и поднес ее к губам. Наверно, ни один цирковой номер не вызывал у зрителей столько эмоций – за процессом дегустации напряженно следило человек тридцать. Солдат покачнулся, и кто-то охнул, ожидая, что «страдалец за общество» вот-вот рухнет бездыханным. Но вынос тела не состоялся – осушив кружку, усатый обвел публику повеселевшим взглядом.

– Ну, как она, зараза? – нетерпеливо спросили его.

– Не понял, налейте еще! – прогундосил «страдалец».

Опорожнив вторую кружку, боец счел эксперимент законченным, вытер усы и выдал заключение: «Годится!»

После этого дегустация приняла массовый характер. Распробовав душистый напиток – это оказался бальзам, который добавляют в чай или кофе, – солдаты быстро растащили все бутылки по мешкам и карманам: непрекращавшаяся канонада на западе не располагала к немедленному застолью.

По приказанию Дементьева его штабная братия приняла посильное участие в дележке трофеев. Писаря четко справились с поставленной задачей: только они погрузили в крытый штабной вездеход последний ящик с консервами, как раздался зычный голос Власенко:

– Кончай барахолить! По машинам!

Дивизион быстро выстроился в походную колонну и двинулся дальше.

К утру колонна достигла большого винницкого села Байраковка. Село еще спало – даже собаки не лаяли. Шум моторов разбудил спящих – от домов потянуло печным дымком, у колодцев появились женщины с ведрами. Одна из них остановилась у машины Дементьева и стала рассматривать незнакомую форму – ее явно смущали погоны. Павел открыл дверцу и вышел из вездехода.

– Здравствуйте, мамаша!

– Здравствуйте, – ответила она, ощупывая его взглядом. – Вы кто – бандеровцы?

– С чего вы взяли? Русские мы, Красная Армия! Звездочки видите?

– Партизаны?

– Да нет же, армия. Регулярная Красная Армия – наступаем, гоним немцев восвояси!

– Красная Армия… – эхом отозвалась женщина. – Пришли… Наконец-то… Сынки…

Женщину словно подменили – порывисто обняв Павла, она тут же кинулась будить спавших соседей. Захлопали двери и калитки, и хозяйки в расшитых кожушках, валенках и цветастых платках понесли к машинам домашнюю снедь: сало, хлеб, колбасу, корзинки с яблоками. Звучал смех, и русская речь мешалась с украинской – русские встречали русских.

Женщина, первой встретившая в центре села колонну дивизиона, вернулась с двумя ведрами аппетитных сочных яблок и бутылью самогона.

– Примите, сынки, – сказал она, – как уважение наше.

Яблоки, несмотря на зимнее время, источали душистый аромат. Фрукты Павел взял охотно, а от самогона начал отнекиваться – это, мол, нам ни к чему.

– Товарищ капитан! – взмолился водитель. – Зачем обижать человека, она же ведь от души! А если к нам гости приедут – чем угощать будем? Давайте вашу бутылочку, мамаша.

Павел усмехнулся, и трехлитровая «бутылочка» – четверть самогона – мигом исчезла в объемистом багажнике штабного вездехода.

Пора было трогаться в путь, но заправщики запаздывали, и артиллеристам пришлось задержаться в гостеприимном селе. Выставив боевое охранение, Дементьев с политруком и несколькими бойцами прошел по селу. Заглянули в местную управу – полицейских давно и след простыл, только валялись на столе брошенные впопыхах бумажки, и висел на стене над столом начальника полиции портрет Гитлера. Один из разведчиков вскинул автомат и прошил портрет очередью – только осколки стеклянные брызнули. Стоявший в углу сейф вскрыли с помощью толовой шашки – там оказались документы и немного денег: немецкие марки и советские рубли. Комиссар углубился в изучение бумаг, деликатно «не заметив», как деньги быстро разошлись по карманам бойцов. Впрочем, их в сейфе и было-то всего ничего.

Заправщиков все не было. Дивизион остался в Байраковке на ночлег, и Дементьев с заместителем комдива Семеновым из любопытства решили попроситься переночевать в каком-нибудь доме. Власенко от этой затеи отказался, заявив, что ему уютно и в своей машине, а политрук мотивировал свой отказ необходимостью последить за бойцами: «Чтобы не баловали – мужиков-то в селе не видно, одни девки да бабы, в том числе и молодайки. А мы Красная Армия, и встретили нас радушно – нельзя портить впечатление».

Мужиков действительно видно не было – кто был мобилизован еще в начале войны, кто ушел в партизаны, а кто и к бандеровцам, в батальоны «Нахтигаль» и «Роланд», в УПА или к сечевикам атамана Бульбы-Боровца. Всякое было на Украине в сорок четвертом году, и брат стрелял в брата, как в Гражданскую.

Павел и Семенов постучались в дом к пожилому селянину, издалека наблюдавшему за колонной. Хозяину было лет шестьдесят, но он был крепок, как кряжистый дуб, и говорил медленно, взвешивая каждое слово. И хозяйство его было крепким – Дементьев, росший в деревне, отметил добротное подворье и мычащую, хрюкающую и кудахчущую живность. Да и все село, насколько успел заметить Павел, было зажиточным.