Стивен Кинг - ОНО Страница 34

Она только посмотрела на него ранеными, карими глазами и произнесла:

— Зачем ты сделал это?

Затем пыталась сказать еще что-то, но — залилась слезами.

— Выброси ее.

— Что? Что, Том? — Ее косметика растеклась по лицу грязными следами. Он не обращал на это внимания. Ему даже нравилось видеть ее такой. Лицо было грязным, но в нем было что-то сексуально-возбуждающее. Сучье.

— Сигарета. Выброси ее.

Она поняла. И почувствовала себя виноватой.

— Я просто забыла! — закричала она. — Это все!

— Выброси ее, Бев, или ты получишь еще одну пощечину!

Она открыла окно и выбросила сигарету. Затем повернулась к нему, ее лицо было бледное, испуганное и какое-то суровое.

— Ты не можешь… ты не должен бить меня. Это плохой фундамент для дальнейших отношений. — Она пыталась найти нужный взрослый тон, но у нее не получалось. Он подавил ее. Он был с ребенком в этой машине. Чувственным, адски возбуждающим, но ребенком.

— Не могу и не должен — две разные вещи, девочка, — сказал он. Он едва сдерживал свое ликование. — И я один решаю, что будет составлять наши дальнейшие отношения, а что нет. Если ты можешь жить с этим, отлично. Если нет, ты можешь пойти пешком. Я не остановлю тебя. Я, может быть, вытолкну тебя в жопу, но не остановлю!

Это свободная страна. Что еще мне сказать?

— Ты уже, вероятно, достаточно сказал, — прошептала она, и он ударил ее снова, сильнее, чем в первый раз, потому что ни одна девка никогда не должна перечить Тому Рогану. Он бы стукнул королеву английскую, если бы она вздумала перечить ему.

Щекой она ударилась о дверцу. Рука ее схватилась за ручку, а затем упала. Она просто забилась в угол, как кролик, одной рукой закрыв рот, глаза большие, влажные, испуганные. Минуту Том смотрел на нее, затем вышел из машины и обошел ее сзади. Он открыл ее дверцу. Он дышал черным ветренным ноябрьским воздухом, и до него явственно доносился запах озера.

— Ты хочешь выйти, Бев? Я видел, как ты потянулась к ручке дверцы, поэтому я думаю, что ты, должно быть, хочешь выйти. О'кей. Хорошо. Я просил тебя что-то сделать, и ты сказала, что сделаешь. Потом ты не сделала. Так ты хочешь выйти? Давай. Выходи. Что за черт! Выходи. Ты хочешь выйти?

— Нет, — прошептала она.

— Что? Мне не слышно.

— Нет, я не хочу выйти, — сказала она немного громче.

— У тебя что, эмфизема от этих сигарет? Если ты не можешь говорить, я дам тебе мегафон, черт возьми. Это твой последний шанс, Беверли. Скажи громко, чтобы я мог слышать тебя, ты хочешь выйти из этой машины или ты хочешь вернуться со мной?

— Хочу вернуться с тобой, — сказала она, и схватилась руками за рубашку, как маленькая девочка. Она не смотрела на него. Слезы скользили по ее щекам.

— Ладно, — сказал он. — Прекрасно. Но сначала ты скажешь это мне, Бев. Ты скажешь: «Я не буду курить в твоем присутствии, Том».

Теперь она смотрела на него, глаза у нее были раненые, молящие, непонятные. «Ты можешь меня заставить сделать это» говорили ее глаза, — но, пожалуйста, не надо. Не надо, я люблю тебя, может это кончиться?

Нет — не могло.

— Скажи это.

— Не буду курить в твоем присутствии. Том.

— Хорошо. Теперь скажи. «Прости».

— Прости, — повторила она глухо.

Сигарета, дымясь, лежала на тротуаре, как отрезанный кусок взрывателя. Люди, выходящие из театра, смотрели на них — на мужчину, стоящего около открытой дверцы «Беги» последней модели, и на женщину, сидящую внутри: руки прижаты к губам, голова откинута назад, волосы ниспадают золотом в сумеречном свете, Он раздавил сигарету. Размазал ее по тротуару.

— Теперь скажи: «Я никогда не сделаю этого без твоего разрешения».

— Я никогда…

Она начала икать.

...никогда… н-н-н…

— Скажи это, Бев.

...никогда не сделаю этого. Без твоего разрешения.

Он захлопнул дверцу и вернулся назад, на свое место водителя. Он сидел за рулем и вез их назад, к ним домой, в центр города. Никто из них не сказал ни слова. Одна половина отношений была улажена на автостоянке, вторая — через сорок минут, в постели Тома.

Не хочу заниматься любовью, — сказала она. Он увидел в ее глазах другую правду и напряженный клитор между ногами, и когда он снял ее блузку, ее соски были каменно-твердые. Она застонала, когда он потер их, и сладострастно вскрикнула, когда он стал сосать сначала один, потом другой, безостановочно массируя их. Она взяла его руку и сунула ее между ног.

— Я думал, ты не хочешь, — сказал он, и она отвернула свое лицо… но не дала уйти его руке, и движение ее губ ускорилось.

Он толкнул ее на постель… и теперь он был мягкий, нежный, не рвал ее нижнее белье, а снимал его с тщательной осторожностью, что отдавало жеманством..

Войти в нее было подобно тому, чтобы войти в изысканную смазку.

Он двигался в ней, используя ее, но позволяя также ей использовать его, и она кончила первый раз почти сразу, крича и вдавливая ногти в его спину. Потом они раскачивались в длинных, медленных ударах и где-то там он подумал, что она снова кончает. Он подумал о счетах на работе, что у него будет все о'кей. Потом она начала делать более быстрые движения, ее ритм в конце концов растворился в диком оргазме. Он посмотрел на ее лицо — мазки туши, размазанную губную помаду, и почувствовал исступление.

Она дергалась бедрами сильнее и сильнее — в те дни между ними не было никакой пропасти, и их животы ударялись друг о друга все более быстрыми шлепками.

В конце она закричала и потом укусила его плечо своими маленькими ровными зубами.

— Сколько раз ты кончила? — спросил он ее, когда они приняли душ.

Она отвернула лицо, и когда заговорила, голос ее был настолько тихий, что он еле уловил его. — Ты не об этом должен спрашивать.

— Нет?

Кто тебе сказал это? Мистер Роджерс?

Он взял ее лицо рукой, большой палец глубоко вошел в одну щеку, остальные сжали вторую, между ними в ладони прятался подбородок.

— Ты разговариваешь с Томом, — сказал он. — Слышишь меня, Бев? Скажи папе.

— Три, — неохотно сказала она.

— Хорошо, — сказал он. — Можешь взять сигарету.

Она посмотрела на него недоверчиво, ее красные волосы рассыпались по подушке, на ней не было ничего, кроме трусиков. Просто смотреть на нее вот так заставляло его машину работать снова. Он кивнул.