Стивен Кинг - Все предельно (сборник) Страница 34

Ничего подобного, — встрял я. — Дело совсем не в том. Дело в гангрене. Гангрена, она уже была там.

Много ты понимаешь! — огрызнулся Джонни и гневно сверкнул глазами. — Инфекция, возможно, но только не гангрена. И уж тем более сейчас никакой гангрены у него нет.

Как же, как же, подумал я. Да у него был гнойный запах этой самой гангрены. Но что мы могли поделать?..

Джонни все еще не сводил с меня сердитых глаз. «Помнишь, как Гарри называл тебя еще тогда, в Пендлтоне?»

Я кивнул. Гарри Пирпонт и Джонни всегда были закадычными дружками, а вот я Гарри никогда не нравился. Если б не Джонни, он бы никогда не взял меня в банду, а ведь с самого начала, если вы помните, это была банда Гарри Пирпонта. Гарри считал меня дураком. Еще одна вещь, которую никогда не признавал Джонни, даже отказывался это обсуждать. Джонни хотел, чтобы все были друзьями.

Хочу, чтоб ты пошел и заарканил несколько тварей, но только покрупнее. Самых жирных, визгливых и зловредных, — сказал мне Джонни. — Ну, помнишь, как тогт да, в Пендлтоне. — Как только он попросил меня об этом, я сразу понял: теперь и до него наконец дошло, что Джеку кранты.

Мальчик-Муха — так прозвал меня Гарри Пирпонт в исправительной тюрьме Пендлтон, еще в ту пору, когда все мы были мальчишками. И где я плакал по ночам, закрыв голову подушкой, чтобы не услышали охранники.

Что ж, с тех пор немало воды утекло, а Гарри кончил дни на электрическом стуле в тюрьме штага Огайо, так что не один я, как выяснилось, был дураком.

Крольчиха хлопотала на кухне, готовила обед, резала овощи. На плите что-то кипело в горшочке. Я спросил, не найдется ли у нее нитки, на что она ответила, что мне, черт возьми, прекрасно известно, нитки у нее имеются, разве я сам не стоял рядом и не видел, чем именно она зашивает моего дружка? Не спорю, ответил я, но только то были черные нитки, а мне нужны белые. С полдюжины кусков, примерно вот такой длины. И я растопырил пальцы ладони дюймов на восемь. Тут ей понадобилось знать, для чего мне они. На что я ответил, что если ей так интересно, может подойти вон к тому окну, над раковиной, и посмотреть.

— Да оттуда ни хрена не видать, кроме сортира, — сказала она. — И знаете, мне совсем не интересно смотреть, как вы справляете личную нужду, мистер Ван Митер, — язвительно добавила она.

На двери в кладовую у нее висела сумочка. Она порылась в ней, достала моток белых ниток и отрезала мне шесть кусков. Я сердечно поблагодарил Крольчиху, а потом спросил, не найдется ли у нее пластыря. Пластырь нашелся — она достала его из ящика буфета и объяснила, что держит здесь потому, что постоянно режет пальцы. Я взял пластырь и вышел на улицу.

В исправительную тюрьму Пендлтон я попал за то, что воровал кошельки в поездах на Нью-Йоркской центральной железной дороге. С тем же «диагнозом» угодил туда и Чарли Мэкли — мир, как говорится, тесен. Ха! Власти стремились занять плохих парней каким-то делом, и исправительная тюрьма Пендлтон, штат Индиана, была забита под завязку. Там имелась прачечная, плотницкая мастерская, а также целая фабрика по пошиву одежды, где заключенные шили штаны и рубашки, в основном для охранников и прочих сотрудников пенитенциарной системы штата Индиана. Кое-кто из ребят называл это портковым ателье, другие — просто дерьмовым. Там я и познакомился с Джонни и Гарри Пирпонтом. У Гарри и Джонни никогда не возникало проблем с выполнением плана, мне же всякий раз не хватало десяти рубах или пяти пар штанов, и в наказание меня заставляли стоять на циновке. Охранники считали, что все это потому, что я постоянно валяю дурака, Гарри думал то же самое. Но истинная причина крылась в том, что я был нерасторопен и неуклюж, и Джонни это понимал. С этого-то всё и началось.

Если заключенный не выполнял плана, его на весь следующий день отправляли в будку для охранников, где на полу была постелена тростниковая циновка размером два квадратных фута. Заключенному полагалось снять с себя все, кроме носков, и простоять на этой циновке весь день. Стоило хоть раз сойти с нее, и ты получал плеткой по заднице. Стоило сойти дважды — ты получал уже нешуточную взбучку, когда один из охранников держал тебя, а другой метелил почем зря. Стоило сойти в третий раз — и тебя на неделю отправляли в одиночную камеру. Разрешалось пить воду, сколько хочешь, от пуза, но в том-то и заключалась главная подлость — в туалет водили только один раз в день. А если тебя заставали стоящим на циновке и писающим прямо на нее, ты получал такую взбучку, что небо казалось с овчинку, после чего тебя бросали в яму.

Все это было страшно утомительно и скучно. Скучно в Пендлтоне, скучно в Мичиган-Сити, в тюрьме для взрослых ребят. И заключенные пытались хоть как-то разнообразить свое существование. Кто-то рассказывал разные байки. Кто-то пел. Другие составляли списки женщин, которых собирались трахнуть, выйдя на свободу.

Что касается меня, так я научился ловить арканом мух.

Лучшего места, чем сортир, для ловли мух не сыскать. Я занял боевой пост у двери и принялся делать петли на нитках, которые дала мне Крольчиха. После этого оставалось только ждать. И не шевелиться, чтобы не спугнуть добычу. Всему этому я научился во время долгих стояний на циновке. Такие навыки не забываются.

Ждать пришлось недолго. В начале мая мух появляется предостаточно, причем они еще достаточно сонные, а потому двигаются медленно. И любой, кто думает, что заарканить муху или слепня с помощью лассо невозможно… что ж, считайте, как хотите, можете для разнообразия заарканить комара.

После трех попыток я наконец добыл первую. Это еще цветочки; иногда, стоя на циновке, я проводил полдня, прежде чем удавалось заарканить хотя бы одну. А после этого добыча так и пошла косяком. Крольчиха крикнула из окна:

— Эй, чем это ты там занимаешься, черт бы тебя побрал? Колдуешь, что ли?

Издали это вполне могло показаться колдовством. Можете вообразить, как это выглядело с расстояния, скажем, двадцати ярдов: стоит у сортира мужчина и забрасывает лассо из тоненькой нитки — издали ее даже не видно, — и вместо того чтобы упасть на землю, нитка зависает в воздухе! А все потому, что в петлю попался солидных размеров слепень. Джонни бы наверняка увидел, но в том, что касается остроты зрения, никто не мог тягаться с нашим Джонни, даже Крольчиха.

Я потянул за свободный конец нитки и прилепил ее к дверной ручке сортира с помощью пластыря. Затем начал охотиться за следующей мухой. А потом — еще за одной. Из дома вышла снедаемая любопытством Крольчиха. Я разрешил ей остаться, но только предупредил, чтобы вела себя тихо. И она старалась вести себя тихо, но не очень-то получалось; в результате я сказал, что она распугала мне всю добычу, и велел убираться, откуда пришла.