Андрей Лысиков - Инфекция Страница 34

Он очнулся оттого, что услышал, как кто-то легонько похлопал его по плечу. Он обернулся и увидел, что рядом с машиной стоит его мама, единственная женщина на свете, в которой он всегда был уверен. И единственная, которую он любил. Остальные его женщины, а их за три года накопилось предостаточно, были лишь временными отношениями, он успешно вешал им лапшу на уши, проводил с ними ночь и исчезал наутро. Хотя однажды одна подруга его чуть было не привязала к себе, заявив, что беременна. Тогда он сам сходил в аптеку, взял тест на беременность и заставил ее продемонстрировать ему результат. Естественно, беременность оказалась ложной. Она начала жалобно всхлипывать, бормотать что-то заикающимся голосом о любви, но он лишь отвесил ей оплеуху, вышел из ее квартиры и больше к ней не возвращался.

А вот в матери он всегда был уверен. Она бы его ни в чем не обманула. Макс чувствовал, разумеется, в глубине души те самые угрызения совести по поводу своего «отъезда», но думал, что уж родная мать его непременно простит. Да, он уехал непонятно куда, позвонил ей уже из другого города и, не объясняя причин, даже не захотел сказать, где находится. Вроде бы ничего особенного… «Подонок, — заговорил в нем внутренний голос, самый его надежный судья, голос совести, — ты сбежал от матери, когда ей было так тяжело, когда она незадолго до того потеряла мужа, и ты теперь думаешь, что она тебя просит?» Усилием воли, Максим заставил внутренний голос смолкнуть и улыбнулся матери. Та улыбнулась в ответ, но только ее улыбка вышла несколько натянутой и вовсе неприветливой, а взгляд оставался настороженным.

— Привет, ма, — улыбка его стала еще шире, в голосе появились елейные нотки. — Ты прекрасно выглядишь.

— Спасибо, Макс, — просто сухая благодарность, больше ничего. — Скажи, ты собираешься весь день сидеть в машине или все-таки мы пойдем в дом?

— Конечно, ма, — он вылез из машины, захлопнул дверь и поставил автомобиль на сигнализацию.

Они вошли в подъезд и поднялись на лифте на четвертый этаж. Все здесь было по-старому: стеклянная баночка полная окурков, бранные слова, написанные фломастерами на стенах, все те же три двери, выходящие на лестничную клетку. Их дверь была крайней справа. И только она оставалась деревянной, когда все соседи поставили себе железные. Они вошли в квартиру, и у Макса защемило в сердце, он и не думал, что ему так будет не хватать старого трюмо на пересечении коридора с поворотом на кухню, старой вешалки, на которой сейчас висела только мамина ветровка и небольшой пуфик на колесиках, на который он всегда садился, чтобы обуться. На глаза навернулись слезы ностальгии, и он отвернулся, чтобы в полумраке прихожей его волнение не так сильно бросалось в глаза.

— Ма, тебя когда-нибудь ограбят, — произнес он, наконец, с улыбкой, показывая, что это всего лишь шутка.

— Нечего у нас брать, чтоб грабить, — тон ее не был злым или сварливым, но все равно от такого тона хотелось провалиться под землю. Максим всегда с самого детства боялся такого тона. Не криков, не ругани, ничего, чем он мог бы получить по «мягкому месту», а именно такого усталого и немного расстроенного тона матери. Это было для него худшим из возможных наказаний.

— Ма, что-то случилось? — она подняла на него взгляд, в глазах у нее стояли слезы. Ма, ты что?

— Сынок, ты исчез на такой большой срок, на целых три года, даже не удосужившись мне объяснить, где ты, и что с тобой. Через два дня после твоего звонка ко мне пришли двое мужчин, судя по внешнему виду, явно бандиты. Расспрашивали меня, где ты можешь быть, не звонил ли… Я им, естественно, ничего не сказала. И не потому, что скрывала, а потому что не знала, где ты. Умудрился перейти кому-то дорогу?

— Ладно, ма, это в прошлом, — он беспечно махнул рукой.

— Хорошо, если так оно и есть. Ты отсутствуешь три года, а после этого заявляешься, как ни в чем не бывало, и спрашиваешь меня, что случилось? Мой непутевый сын вернулся, вот, что случилось, — она отвернулась и направилась к себе в комнату. — Пока ты там сидел, я тебе завтрак приготовила. Все уже на столе.

Макс догнал мать посреди коридора, обняв ее сзади, чувствуя, как ее слезы пропитывают рукав его шелковой рубашки.

— Прости меня, ма. Пожалуйста.

— Ладно, что уж там… Иди, завтракай. И так уже все остыло.

Он ушел на кухню, а из комнаты матери скоро донеслись какие-то крики и тоскливые завывания, явно не настоящие. Макс догадался, что мама смотрит очередной сериал. Раньше людям размягчали мозг мексиканскими сериалами, а теперь в игру вступил отечественный кинематограф. Он ненавидел этих бездарностей, которые снимались в сериалах. Жизнь, которую показывали на экране, была совсем другой. Он это знал, а потому не мог это смотреть. В кухню неожиданно вошла его мать. Ходила она почти бесшумно, и Макс вздрогнул, когда услышал из-за спины ее голос:

— Я через полчаса на работу. Можешь принять душ и лечь спать в твоей старой комнате. Я там кое-какие вещи держу, надеюсь, несколько коробок тебе не помешают. Постельное белье свежее, я только что поменяла.

— Спасибо, ма, — он поймал в воздухе ее руку и поцеловал, а затем вновь наклонился над тарелкой, буквально чувствуя спиной ее взгляд, немного рассеянный, будто она до сих пор не осознавала, что он действительно вернулся.

— Как у тебя с деньгами? Помощь нужна?

— Нет, ма, благодарю. У меня есть небольшие сбережения…

— Ну как знаешь. Из ребят, с которыми ты дружил, никого сейчас не найдешь. Поразъехались все. Только Женька все там же живет, — «Женька» был тем самым школьным приятелем, у которого в автомастерской когда-то работал Максим.

— Да, ладно. Я отосплюсь, а потом, наверное, прогуляюсь немного.

Он доел яичницу, приготовленную матерью, торопливыми глотками выпил чай, как будто спешил куда-то и заперся в ванной, включив воду и шаря по карманам в поисках сигарет. Раздался стук в дверь, и на пороге появилась его мама, держа в руках пепельницу. Этой пепельницей пользовался еще его отец.

— Даже не думай попытаться окурок смыть в раковину, как ты раньше делал.

— Хорошо, ма, — Макс едва сдержал смех. Его мать словно читала мысли на расстоянии еще до того, как они были высказаны вслух. А может, так оно и было…

Дверь в ванную закрылась, и вскоре громко хлопнула входная — мама ушла на работу. Макс докурил сигарету, затушил ее в пепельнице и влез под холодный душ. Он перед въездом в город останавливался у небольшой речушки, чтобы искупаться и смыть с себя отвратительный липкий пот — в «девятке» не предусмотрен был кондиционер, и он весь насквозь был мокрый. Ощущения становились еще хуже, когда пот высыхал на теле, покрывая его липким слоем. После довольно долгого периода времени, проведенного за рулем, безумно приятно было нырнуть в холодную речную воду, смывшую с него все заботы текущего дня. Однако одно другому не мешало, поэтому Макс влез под холодный душ и довольно долго стоял под ним, постанывая от удовольствия и отфыркиваясь. Затем не без некоторого разочарования он вылез из-под душа, надел свои джинсы, а вот рубашку не стал одевать, оставшись с голым торсом. Он прошел в комнату, где когда-то прошло его детство. Вроде бы на первый взгляд все было на своих местах, только прибавилось несколько коробок. Наверное, мама сложила какие-нибудь ненужные вещи.