Антология - Монстры Лавкрафта (сборник) Страница 34

Ей по-прежнему казалось, что земля содрогается у нее под ногами.

Казалось, что скоро все должно закончиться – эта авария и ее последствия, но вскоре остальные части здания тюрьмы начали падать, как будто их специально разделили на две части. Она увидела каскад из падающих с левой части здания кирпичей. Свет мерцал и разливался по всей тюрьме.

Что-то попало в поле зрения с другой стороны, толстое, будто ствол самого высокого дуба, но гибкое и блестящее в жгучем свете. Оно обернулось вокруг другого участка стены и снесло ее легко, как перышко. Вначале Керри показалось, что это была какая-то змея, пока сквозь обломки здания она не увидела проблеск чего-то, что сворачивалось спиралью и снова разворачивалось, а затем тело – или голову – позади всего этого.

И снова ей показалось, что земля дрожит у нее под ногами.

Это было не землетрясение, теперь она это поняла. Она вспомнила, как однажды стояла рядом с огромными слонами и как земля иногда дрожала, когда они звали друг друга на расстоянии нескольких миль, разрывая частоты низким звуком, находившимся за пределами человеческого восприятия, – его мог понять только представитель их вида.

Это был голос зверя.

И Керри не удивилась бы, если его было слышно в Нью-Йорке, в Барроу, на севере Аляски или в море Кортеса.

Этот звук наполнял ее, отражаясь от скал и земли, проходил мимо ее туфель, вибрируя на подошвах ног, проникая в каждую клеточку мышц, пока ее зрение не размылось, и она стала бояться, что все ее органы превратятся в жидкость. Наконец, звук поднялся до ее ослабших ушей – такой стон мог бы исходить от ледника. Когда он поднялся еще выше, Керри закрыла руками уши, и если бы могла засунуть голову в тело, как черепаха втягивает голову в панцирь, она бы непременно это сделала. Звук превратился в рев, который стал ниже, а затем снова в вопль, напоминающий звучание труб Судного дня. Это были фанфары, которые раскрыли небо для пришествия Господня.

Но вместо этого возникла огромная и чудовищная сущность, напоминающая пародию на нечеловеческую идею божества. Тогда Керри поняла, кем оно было для отвратительных созданий из Инсмута – это был бог, которому они молились, святыня, к которой они обращались. Но затем что-то стало шептать изнутри нее, и она засомневалась в своей догадке. Каким бы огромным и устрашающим ни было их божество, вдруг оно лишь предвещало что-то другое и подготавливало почву, как Иоанн Креститель, предсказывающий что-то гораздо худшее?

Керри с дрожью опустилась на колени, надеясь остаться незамеченной, пока оставшиеся шестьдесят два заключенных из Инсмута карабкались по руинам тюрьмы и возвращались на свое место – в море.

Керри призналась себе, что сама идея Инсмута и то, что происходило там на протяжении нескольких поколений, увлекало ее так же сильно, как и ужасало.

Подрастая и становясь старше в мире межштатных скоростных автострад, кабельного телевизора, спутникового наблюдения, Интернета, карманных камер, было легко забыть, насколько далеко может находиться какое-либо место, пусть даже в континентальной части США, и что это было не так давно, если так посудить. Легко забыть, как можно прожить всю жизнь, не представляя, что происходит в другом поселении, находящемся на расстоянии всего десяти миль, потому что у тебя никогда не было ни нужды, ни большого желания туда идти, потому что тебе всегда говорили, что жители того поселения недружелюбны, не любят незнакомцев и предпочитают держаться в стороне.

Инсмут уже не был таким изолированным городом, как раньше, но в нем по-прежнему чувствовалась некая отдаленность. Он будто плыл по течению времени. Люди усиленно пытались открыть свое дело, а потом их бизнес умирал, освобождая витрину магазина. Инсмут будто оставался в тени, из-за чего посторонние не приезжали в этот город. А если они и оказывались там, то не оставались надолго.

Чего нельзя было сказать о Керри. Она прожила здесь около месяца, прибыв через два дня после Рождества, и все еще не знала, когда уедет.

Для себя она поняла, что заставлять приезжих чувствовать себя некомфортно было своего рода традицией среди коренных жителей, придерживаться которой они считали долгом своей чести. Если они и здоровались с Керри, то очень сухо, и смотрели на нее как на воровку, даже когда она просто переходила улицу или прогуливалась днем по берегу реки Мануксет. Но у нее были деньги, а предложение домов для сдачи в аренду было велико, несмотря на то что ее требования были выше, чем у большинства. К тому же разведенная женщина с шестилетней дочерью вряд ли могла представлять какую-либо угрозу.

Казалось, никто не узнает ее по телевизионной передаче. Впрочем, стали бы они об этом говорить, если бы и узнали? Она тоже никого из них не узнавала – ни их лица, ни ноги ничем не намекали на их прежний инсмутский облик. Казалось, им больше нечего было скрывать, но они настолько привыкли к этому, что просто не знали, как жить по-другому.

Но что же стало с витриной магазина на Элиот-стрит, который считался сердцем города? Согласно очаровательно старомодной и причудливой надписи на зеркальном окне, сделанной по трафарету, на этом месте теперь располагалось Инсмутское общество по защите и реконструкции.

Казалось, будто оно всегда было закрыто.

Хотя и не выглядело запущенным.

Каждый раз, когда бы Керри туда ни заглянула, она видела, что кто-то находился там с тех пор, как она смотрела туда в последний раз, но у нее постоянно складывалось ощущение, что они разминулись минут на пять. Она напрягала глаза, чтобы лучше рассмотреть фотографии в рамках на стене – тинтайпы,[43] или старые фотографии, проблески давно минувших дней, которые кто-то считал стоящими того, чтобы их вернуть.

Или это была дань возвращению на родину.

В Новой Англии был январь, и большинство дней стоял такой холод, что слово «жгучий» казалось слишком слабым, чтобы его описать. Но Керри каждый день поднималась по семи пролетам лестниц, чтобы вступить в свое дежурство настолько, насколько она выдержит. Это был дом в старом викторианском стиле на улице Лафайет с четырьмя этажами и остроконечной крышей. Единственное, что имело значение для Керри, – это то, что на крыше была вдовья площадка[44] из рельсовой стали, с которой открывался вид на обветшалую гавань, внешнее оградительное сооружение порта, еще на милю вдалеке виднелся горбатый хребет скалы, носивший название риф Дьявола.

Как было принято в расцвет эпохи парусников, вдовью площадку строили вокруг главного дымохода в доме. Построили внизу печку, сияющие кирпичи могли сохранять тепло на площадке пару часов, даже когда небо начнет извергать на женщину снег, пока та будет время от времени подносить к глазам бинокль, чтобы проверить, не появилось ли чего нового.