Ирина Лазарева - Старое пианино Страница 34

Себ с Лизой были рядом и наблюдали превращения.

Когда зыбкое кружение мало-мальски устоялось, Себ сказал:

— Иди за книгой, а я пока забираю твою дочь с собой. Так что не пытайся снова закрыть врата, иначе она уже никогда не сможет вернуться.

Я поспешил к Гале, но поздно — оставленная без всякой помощи, она умерла. Эта внезапная, совершенно непредвиденная смерть вслед за бегством дочери подорвала мои силы. Я упал на пол и пролежал в беспамятстве остаток ночи. Утром домработница нашла в доме два бездыханных тела и подняла тревогу…

— Книгу вы все-таки не отдали, — перебил Максим, чтобы сократить рассказ Веренского.

— Я провалялся в больнице целый месяц. Вернулся домой другим человеком. За книгой на сей раз я честно собирался сходить, но тут появился Сила Михалыч…

— Я убедил Леонида Ефимыча не отдавать книгу, — вмешался Михалыч. — Себ лжет и не вернет Лизу, она тот же ключ, что и книга. Он понимает, что мы, служители света, сделаем все, чтобы закрыть страшную дверь, и хочет на случай нашего успеха иметь орудие возврата.

— А что случилось с пианино, почему оно утратило естественный звук?

— Проход слишком долго оставался открытым, деформация коснулась всего, что попадает в зону расширяющейся дыры. Закрыть ее с помощью второй пьесы уже не удастся, единственная возможность — восстановить гармонию в том звене, с которого она начала разрушаться. Понимаешь, это вроде как цепная реакция.

— Тогда почему Себ просто не уничтожил пианино? Ведь это и есть главное звено.

— Сложный вопрос. Он потребует длительных объяснений. Если вкратце, то пианино уничтожать сейчас нельзя, оно с момента открытия портала тесно связано с потусторонним миром, уничтожение пианино может привести к непредсказуемым последствиям и потрясениям как в том, так и в этом мире. Думаю, этого никто не может пока просчитать, поэтому тронуть инструмент Себ не решается.

А вот книгу надо бы уничтожить немедленно, но Леонид Ефимыч почему-то уперся и не хочет отдать ее даже мне.

— Нет-нет! — сорвался на крик Веренский. — Неужели непонятно? Себ узнает, что книга больше не существует, и заберет Лизу навсегда. Он все знает, все чует, с ним нельзя юлить, я получил слишком горький урок. Я никогда и никому не скажу, где я спрятал книгу!

— Вы допускаете страшную ошибку! — Михалыч рассердился. — Себ давно охотится за книгой, еще со времен старого графа и в конце концов до нее доберется каким-нибудь способом.

История повторилась. В первый раз, с целью завладеть книгой, он похитил Аделаиду, дочь графа, но тот, вместо того чтобы расстаться с рукописью, покончил с собой. Возможно, нервы старика не выдержали сцены совращения, какую видели вы, ведь нравы тогда были намного строже. Теперь мне стало ясно, почему до нас дошел его опасный труд, он просто не успел его уничтожить, и книга осталась лежать там, где он ее спрятал.

— И что? Где сейчас Аделаида? Исчезла без следа! Проклятый Себ не вернул родственникам даже ее кости. Я не хочу подобной участи для Лизы. Я спасу ее, спасу!

Глава 10

Михалыч проходил мимо ванной комнаты и услышал звук разбившейся склянки. Зашел в помещение. На керамических плитках пола блестели мелкие осколки. Михалыч встал посредине, покрутил головой, затем решительно двинулся к плетеной корзине для белья, запустил руку под крышку и вытащил за шкирку Зета.

— Ты что здесь делаешь, прохвост?

Чертенок болтался на весу, покаянно опустив рожки и свесив лапы.

— Ой-ой, господин, отпусти, — заверещал он. — Твоя рука жжется. Ты спалишь мне шкуру.

Михалыч посадил его на крышку корзины.

— Благодарю, господин, а то каждый норовит попортить мой костюмчик, — пожаловался франт, расправляя на шее пышное жабо.

— А ну отвечай, козявка, что ты здесь вынюхиваешь! Тебя шпионить послали?

— Ни-ни-ни, господин, я сам. Ты меня, пожалуйста, не выдавай. Если старшие узнают, что я хожу сюда самовольно, меня снова высекут. Раньше мы ходили в мир людей только с высшего соизволения и с большими трудностями, а сейчас, когда проход открыт, все стали бегать без спроса. Но все равно запрещено, особенно младшим, если попадусь, меня накажут.

Михалыч присел на край ванны:

— Ну и какого черта тебя носит сюда каждый день?

— Ай-яй-яй, тебе, светлейший, совсем не пристало чертыхаться. Разве ты плохо учился? Вот я хорошо усвоил, что нам можно, а что нельзя, потому что я лучший ученик!

Зет вдруг насторожился и шмыгнул обратно под крышку корзины. Вошел Максим, осколки хрустнули у него под ногами.

— Доконал-таки флакончик? Ну и черт с ним! Этот аромат меня уже во сне преследует, никогда больше не куплю.

— Чертыхаться нельзя, — назидательно сказал Михалыч. — Чему тебя только учили?

— Да ничему, в общем-то. Так, музыке кое-как. Я тебе помешал?

— Хочу принять ванну, что-то спину ломит.

— Ухожу. Руки только сполосну. Осколки-то смети хоть в сторону, порежешься.

Как только Максим ушел, Зет выбрался из корзины.

— Это твой друг? — кивнул он на дверь. — Я слышал, что он гений. А еще я тайком подслушивал, как он играл. — Чертенок сокрушенно вздохнул. — Жаль, долго не проживет.

— С чего ты так решил? — Михалыч нахмурился.

— Он добрый гений, а добрые гении наши злейшие враги. С ними необходимо бороться безжалостно, любыми средствами, — наизусть отчеканил Зет.

— Ах, вот оно что! Понятно, — снова улыбнулся Михалыч. — Давай-ка, отвечай урок до конца, посмотрю, какой ты способный.

Чертенок вытянулся и с готовностью затараторил:

— Добро, посеянное гением, живет в веках, и искоренить его практически невозможно. Один добрый гений стоит миллиона мерзавцев, потому что зло не живет долго, а сотворенное гением — вечно и сводит на нет все наши усилия. Поэтому гениев мы стараемся истреблять как можно раньше, чтобы свести их вклад к минимуму.

— Истреблять? Это как же? Убиваете, насылаете порчу?

— Зачем? Все делается с помощью самих же людей. Ты, светлейший, задаешь странные вопросы. Будто сам не знаешь. Наше дело нашептывать людям дурное, а остальное они сделают за нас.

— Да знаю я все, тебя хочу проэкзаменовать. Пожалуй, ты действительно прилежный ученик. Только почему же ты нюхаешь цветы, слушаешь музыку, жалеешь гения? Сдается мне, какой-то у тебя изъян, мелкий лихоимец.

Мордаха Зета плаксиво сморщилась:

— Сам не могу понять. Зараза какая-то. Я из высшей касты чертей, данные у меня отличные, вырасту, стану правой рукой Себа, он сам однажды обмолвился. Себ хвалит меня, говорит, что я сметлив не по годам.

— Вундеркинд чертов, — кивнул Михалыч.