Елена Крюкова - Изгнание из рая Страница 34

Он продаст ее еще раз!

И продаст… не за бесценок…

Он услышал тот же холодный, нежный голос внутри. «Хороший ход, мальчик. Отличный ход. Я так и знала. Взявшись за гуж, ты не сказал, что не дюж. Иди вперед. Иди дальше. Иди…»

Он затряс головой. Опять! Опять эти призраки!

– Лора, Лорочка, еще, пожалуйста, китайского чаю…

– Пли-из…

– А что это мы с тобой, Митя, странно как?.. ты меня на вы, я тебя на ты… а наш брудершафт где же?!..

Когда они выпили, сплетя руки в локтях, и нужно было чмокнуться, Митю охватил беспричинный страх, будто бы он был голубой и ему надо было поцеловать такого же голубого, стонущего от сладострастия. Он еле коснулся губами сладких, кровавых от «киндзмараули» губ Эмиля.

– Ну вот я и твой опекун, почти… отец, – прокряхтел Эмиль, приглаживая потной пухлой ладонью свою дурацкую челочку, – а ты – мой сын. Теперь у меня есть еще один сынок, Лора!.. как тебе это понравится?.. и рожать тебе не надо, а вот он тут, в наличии, имеется!.. художник, значит, у нас новый сынок-то… та-ак, та-ак… и что же сынок малюет в тиши мастерской, позволь отцу полюбопытствовать?.. глаз да глаз за вами нужен, за богемой!..

Ты же не сказал ему, Митя, сколько у тебя на счету. Ты же не сказал. Он посмеется. А может быть, изумится.

– Я пишу все, – жадно сказал Митя и втянул ноздрями душистый воздух, в котором смешались ароматы Лориных духов, оплывшего воска – в подсвечниках, по старинке, горели, слезно стекая, тонкие свечи, – жареного сыра, красного терпкого грузинского вина, коньяка, табака. – Я пишу что в голову взбредет. Папочка со мной замучается. Да, я богема. И чтоб я не… растранжирил себя, я призываю папочку следить за мной пуще глаза. И потом… у сыночка есть одна картинка…

Митя, ты слишком много сегодня выпил. Митя, у тебя сегодня взорвалась машина. Митя, молчи, если можешь молчать. Тебя же никакая скотина не дергает за язык.

– Не простая картинка, – выдохнул Митя, нацепляя на вилку фамильного серебра – ого, Лора-то не парвенюга, а, небось, хорошего роду, и реликвии семья сохранила… да нет, дурень, это они все купили – в антикварных лавках, на старинных аукционах в «Альфа-Арт»!.. – а золотая. И мышка не бежала, и хвостиком не махнула… Одним словом… такая ценность… открытие… мировое…

Он изрядно, о стыд, плел кренделя языком. Лора подлила ему в чашку чаю, усмехнулась. А сынок-то запьянцовский, не иначе. И на что нам такой подарочек?.. Эмиль встрепенулся, по-собачьи, как легавая на охоте, наклонился вперед. Эмиль сделал стойку. За пьяным бормотаньем названого нового сынка он почуял: правда, все правда, и пахнет хорошей наживой. За коньячным бредом парня, которого он видит в первый раз, – Аляска. Клондайк. Юкатан. И не надо расспрашивать. Не надо встревать. Он все сейчас сам скажет.

– Папочка, Эмиль… ха-ха!.. ты понимаешь, я убил женщину… фр-р-р-р!.. противно… но крови не было… не было крови… я без крови обошелся…

– Па, он притворяется, – равнодушно пожал плечами Паша, разрезая ломтик ананаса. – Он же такой скоморох. Он мухи не обидит. Художник всегда такой. Я не знал, что он художник. Он никогда не говорил.

– Из-за картины… а может, ее убил тот, кто написал картину… ну, сам Господь Бог, ха-ха-а-а!.. ведь нас всех Господь Бог сам написал, и где-то он попал мазком в «яблочко», а где-то облажался… обмишулился… холстик кисточкой проткнул… эх и картина, папаша!.. если у тебя есть пушка – застрелись… меня хотели застрелить из-за колечка… из-за поганого колечка, да я б его сам в сортир спустил, на черта мне оно… а что было бы, если б они увидели картину?!.. то-то и оно… Тенирс… первая треть семнадцатого века… настоящего Тенирса в музеях мира раз, два и обчелся, так же, как и Вермеера… и она, она, родимая, у меня дома висит… такая медная дощечка, и размерчик хреновый, так, пятьдесят на шестьдесят… а мне мерещится дощечка ме-едная!.. – завопил он внезапно, оборвал крик, смущенно потупился, помял неслушными пальцами скатерть на столе. – Эмиль, милый, если ты теперь папа, то слушай… я хочу… помоги мне продать эту открытку… эту почтовую марку… ведь Тенирс все-таки на дороге не валяется, как ты считаешь?!.. товарищ Сталин – он бы продал… и в Америку, в Америку преимущественно… ты вот мне объясни, папа, что такое Кристи?.. А что такое Сотбис?.. давай эту мазню туда запичужим, а?!.. и сбагрим!.. и бабки поделим!.. и ты, папа, возьмешь процент… такой, какой сынок захочет…

Эмиль слушал, застыв, не шевелясь. Казалось, он прядал ушами, как стреноженный конь. Пашка старательно жевал ананас. «Кислый», – капризно поморщился. Лора вроде бы не слушала. Она смотрела. Она смотрела на бормочущего ахинею гостя. С кем бы его свести, какие бы денежки из него повытрясти. Познакомить с Генриеттой?.. Она, сучка, не клюнет на него. В ее вкусе сивые лапти. Этот похож на волка и на охотника одновременно. Потом, он, хоть и богато одет, рожа у него – как с задворок. Нувориш. Выпялился. Его надо еще обтесывать, гранить. И только тогда выпускать в свет. А она не Пигмалион. С Инессой?.. Вертихвостка. Денег не дождешься ни от нее, ни от него. Будет один треп и вздергиванье хвостиком. С Анной Иоанновной?.. Стара она для него. Если она приплатит хорошо и ему, и ей, тогда еще имеет смысл. С Региной?.. С Ингой?.. Да, пожалуй, с Ингой. Эта птица не для золотой клетки. Она искусно играет. И никому ее не переиграть. Даже самой Лоре. Лора подлила пьяному «сыночку» горячего чаю, с отвращеньем посмотрела на его длинные пряди, купавшиеся в чашке. И остричь. Уничтожить богему. Когда он успел разбогатеть? Что он лепечет про картину?.. Тенирс, Вермеер… Господи, и кого это Пашка все время подцепляет в этом своем казино, уж лучше бы девочек подцеплял и прыгал с ними в спальне до одури…

– Ты, сынок дорогой, не хотел бы для начала показать свою картинку эксперту?.. – начал было Эмиль, и Митя тут же оборвал его, радостно скалясь:

– Уже показывал!.. Все схвачено!.. И даже бумажка есть… с подписью, с печатью… музей… фирма…

– Так, так… У меня в Париже, на Филипсе, есть один друг… Да, да, один друг, Венсан. Ты слышал про аукцион Филипс?.. Нет?.. Да про что ты вообще слышал, сынок?.. Впечатленье, что ты жил в бочке, как Диоген, и вдруг бочку расколотили, и ты вывалился наружу, голый, беспомощный и смущенный… Что, разве не так?.. Ну ладно, хватит шуток. Я сообщу Венсану. Венсан поможет тебе вывезти ее. Вся проблема с вывозом произведенья искусства за границу. Мы подделаем ее, ты ее закрасишь смываемой краской, гуашью, и я заплачу небольшую пошлину в Министерстве культуры, будто это я купил ее на Арбате у уличного мазилы, в подарок родне, парижским дуракам… Такой расклад устраивает?.. Тогда … выпьем?..

Митя с удовольствием выпил. И расклад его устраивал. Еще больше его устроил расклад его самого, уже ослабевшего до потери всякого сознанья, на мягком разложенном диване. Лора понаблюдала, как мертвецки спит, оглушительно храпя, новоявленный сыночек. Усмехнулась. Подошла к форточке и распахнула ее. Пусть свежий зимний ветер ворвется в комнату, выветрит табачный фимиам, коньячный перегар.