Евгений Акуленко - Ротмистр Страница 34

Петербурга. На пустыре заложили кирпичный фундамент будущей двухэтажной фабрики.

Получил Савка первое жалование из расчета восемнадцати рублей за месяц. Куда деньги потратить, убей Бог, не придумает, почитай, живет на всем казенном. Пятерик деду в Антоновку отослал, остальные припрятал. Водку Савка не пил и к курению не пристрастился. Зато завернул по случаю в кондитерскую лавку, на восемьдесят восемь копеек так налопался с жадности сладостей, что три дня потом желудком маялся. А народу прибавлялось с каждым днем, ярмарочные склады набивались товаром. Свозили на Нижегородку все подряд, зерно, пушнину, кожи, хлопок и шерсть, соль, ткани и сукна, одежду, фаянс, керосин, мыло, рыбу, картины и книги, игрушки, иконы, свечи, персидскую бакалею: рис, финики, орехи. За городом росли горы бревен, железных и медных чушек, прутьев, труб. С караванами из Кяхты — единственных на всю страну торговых ворот с Китаем — прибывал чай и шелк. Говаривали, что сходится здесь Европа с Азией, а весь оборот перевалил уже за двести миллионов целковых и год от года рос. Стекались к ярмарке артисты,

музыканты, балаганчики и целые театры, приезжали работать лучшие ресторации. Как огромный магнит металлические опилки притягивало грандиозное торговище разного рода мошенников, авантюристов, мелкое ворье и гулящих девок. К середине лета население города увеличилось впятеро против обычных пятидесяти тысяч. Прописали в газетах, будто бы Нижегородка не только на всю Россию теперь наипервейшая ярмарка, но и на всем белом свете, потому как даже всемирная выставка в Лондоне, дескать, с ней не сравнится. На ярмарку, за Оку переехал губернатор с канцелярией, ярмарочное начальство, заработало отделение государственного банка. В Макарьевскую часовню, благословляя торговище и дав тому официальное открытие, внесли икону преподобного Макария. Но ярмарка началась чуть погодя, когда крупные купцы и фабриканты проворочали меж собой миллионные сделки, когда определилась цена на чай, задавая тон всей меновой торговле. И завертелась карусель. В чайных и рюмочных уши закладывало оттого, как били купцы рука об руку, скрепляя сделки надежнее всяких печатей. В суконных рядах арендовала лавочку и Евдокия. Праздношатающиеся зеваки да портные мелкого пошиба ее интересовали мало, посему здесь товар не нахваливали и за рукава проходящих не хватали. Ждала Евдокия одного единственного покупателя. И он пришел. Напротив скучающего продавца остановился низенький толстенький господин с тонюсенькими усиками-стрелочками, не смотря на удушающую июльскую жару, при котелке и чиновничьем мундире. Отер круглую раскрасневшуюся физиономию несвежим платком, промокнул наметившуюся лысинку, нацепил на нос с заметной горбинкой пенсне и принялся мять в пухлых пальцах разложенное на прилавке сукно. Зачем-то поскреб ногтем, понюхал, соизволил рассмотреть волокна через увеличительное стекло, только что еще на зуб не надкусил.

— А что же, братец, — обратился господин к продавцу, — много ли у тебя такого товару?

— Мно-ого, мил человек. Сколь желаете?

Обладатель котелка вопрос оставил без ответа, многозначительно оглядя продавца поверх стекол.

— А откуда суконце-то будет?

— Да здешней выгонки… С кулаковской фабрики…

— Ага, — господин достал записную книжечку и сделал кое-какие пометки. — А как бы мне, братец, с хозяином твоим потолковать?

— С хозяином моим потолковать никак не получится, — сверкнул зубами продавец,

— потому как не хозяин у меня, а хозяйка. Свистнул мальчишку: — Ванька! Сыщи Егоровну-т! Да, гляди мне, мигом! Евдокия себя ждать не заставила. Едва бросив взгляд на господина в мундире, поняла кто перед ней.

— Шпульман, — тот слегка наклонил голову, приподняв котелок, — государственный агент по закупкам. Евдокия кивнула, назвалась сама и предложила разговор строить в ближайшей ресторации. Агент Шпульман не возражал.

— Имею предложить сукна шинельного до пятнадцати тысяч аршин, — начала Евдокия.

— Ну, что же. Поставка, надо сказать, изрядная. И качеством товар годный вполне… Надежного весьма, среднего качества…

— Отчего ж среднего? — удивилась Евдокия. — Что в нем, дыры? Требования все выдержаны, и по толщине и по ширине. Хороший товар у меня!

— Хороший! — согласился Шпульман. — Я бы сказал, добротный, отменный даже товар!.. Но качеством средний… Евдокия молчала, разглядывая закупщика. Многие военные чины недоумевали, как де, находясь в должности весьма скромной, умудрялись интенданты наживать себе сказочные состояния на поставках армии. Вот он сидит, гнойный прыщ. За взятку от купца любое гнилье первым сортом пустит. И здесь норовит урвать, кусок отломить от каравая. Воистину говорят: 'Кому война, а кому мать родна!'

— А по сему, вот, — Шпульман выложил бумагу и помусолил ногтем под строчкой, — по семидесяти девяти копеек за аршин. Цена не высока, зато объемы, знаете, неограниченные. И пошлина легчайшая, ибо отечеству плоды трудов ваших назначаются!

— А нельзя ли, — Евдокия сдвинула палец Шпульмана выше, — по восьмидесяти семи копеек, как за надлежащего качества сукно? Как же это, голубчик, солдатам армии российской и не высшего сорта материал?

— А-а! — Шпульман шутливо погрозил Евдокии. — Я вижу, вы женщина очень умная, как говорится, с деловой хваткой… Что же мне делать с вами? — на пухлом лице отразились тягостные раздумья. — Ну, извольте! Правда ваша!.. Только вы уж не обессудьте, — Шпульман перегнулся через стол, — по пяти копеечек за аршин, отблагодарите…

— Ох, ты! Это ж сколь тебе в карман-то перепадет? Семьсот пятьдесят рубликов? Не жирно ли?

— Ну-у, — разочарованно протянул Шпульман, — об чем мы с вами говорим… К вам с душой, со всем расположением… Желаю здравствовать!

— Погодь! Давай хоть по три копейки с аршина. Шпульман вздохнул.

— Дорогая вы моя! Какие у вас годовые объемы? Стоит ли, право, огород городить?

— Двести тыщ аршин на гора выдам. Под договор.

— О-о! — Шпульман поцокал языком. — При таких количествах копейку-другую можно сбросить. А пока — увольте, пятачок и ни-ни! Побойтесь бога, что вам, пятачка жалко? Выхода у Евдокии не было. Слишком много денег заморожено в товаре, нужна шерсть, новые машины, кредиторы дышат в затылок — делу требуется оборот.

— Черт с тобой! — она пристукнула ладонью по столу. — Пиши купчую! Шпульман потер руки и расплылся в ухмылке.

— Вот и славненько!..

На то, чтобы свезти сукно на казенные склады потребовалась целая ночь. Днем по городу и пеший пройти мог не вдруг, такая толпища, хоть мылом мылься. Неделю сукно перемеряли, переглядывали нет ли в нем проплешин, мусора или еще каких изъянов. Углядев на каждом куске материи странного вида оттиск в виде палочек и черточек внутри треугольника, немало закупщики удивились и даже выразили опасение, не каббалические ли это, часом, знаки. На что получили разъяснение, что сие просто фирменная марка купчихи Кулаковой, вроде фамильной печатки или вензеля, из себя несуразная, но безвредная. Еще неделю длилась бумажная волокита, да и это еще при условии, что Шпульман прикладывал старание и не давал делу застояться. Только потом Евдокия смогла получить причитающиеся ей средства. В сопровождении Савки и еще двух молодцов явилась она в банк, где клерк отсчитал ровными пачками, без малого, тринадцать тысяч рублей. Ассигнации перекочевали в макарьевскую, хитрого замка, шкатулку, которую несли двое широких в плечах молодцев. На выходе из банка поджидал процессию господин Шпульман, обмахивался от жары котелком.