Александр Варго - Кулинар Страница 35

— Ну, я так не думаю, — качнула головой тетя Маша.

— Значит, ты веришь в то, что они приедут?

— Сашенька, мне трудно сказать что-либо определенное на сей счет. Меня смущает обман… — Тетя Маша бросила на Александра взгляд, полный смутной вины и укоризны.

Александр взялся за вилку.

— У-у-у! — восхищенно протянул он, разжевав кусочек мозгов. — Чудно! Ты бесподобно готовишь мозги… Да не думай ты об этом…

Он поднял на тетю Машу излучающий нежность взор. Та сидела, по-прежнему сомневающаяся и сконфуженная, словно это она солгала матери и сестре Александра.

— Это ложь во спасение, — прожевав еще один кусок, с веселой самонадеянностью произнес Александр. — Никто и не вспомнит о моей болезни, едва я скажу, что пошел на поправку. Конечно, вначале они будут интересоваться, что со мной, как я… Но у меня заготовлен на этот вопрос обстоятельный убедительный ответ…

Эти слова вместо того, чтобы вселить в тетю Машу уверенность и избавить ее от сомнений, усилили ее тревогу. Она бросала на Александра короткие беспокойные взгляды — не осуждающие, не упрекающие, а взволнованные, полные недоумения и заботы. Так обычно взрослые смотрят на больных или доставивших разочарование детей.

Кислый вид тети Маши снова вызвал в Александре гневный протест. Если бы не деликатность ситуации и чувства, которые он к ней питал, он бы, пожалуй, разразился язвительной инвективой против ханжества и лицемерия. «Господи, — думал он, — как же грубо сколочены люди той формации. Никакой пластики, никакого артистизма, одни примитивные, затверженные в детстве понятия!»

— Тебе грустно? — перехватил Александр печально-разочарованный взгляд тети Маши.

Произнес он эту фразу не с участием, а со звучным упреком, словно заподозрил ее в каком-то неблаговидном поступке. Эта настойчивость тона заставила ее вздрогнуть. Тетя Маша машинально взяла вилку и принялась ковырять ею в тарелке.

— Вот уж не думал, что ты будешь так упорствовать, — раздраженно сказал Александр. — Ты огорчаешь меня…

— Ладно. — Тетя Маша попробовала улыбнуться. — Забудем это недоразумение. Будем надеяться, что все образуется…

Александр похлопал тетю Машу по тыльной стороне ладони.

— Ну, мне пора в контору… Перерыв заканчивается… — Он вытер губы салфеткой и поднялся.

— Так скоро? — Тетя Маша тоже встала. — А десерт?

— Десерт я предпочитаю готовить сам. — Глаза Александра плотоядно блеснули. — Забегу дня через три, — обнадеживающе улыбнулся он и, пройдя в прихожую, достал из кармана тонкий конверт с деньгами.

Он бросил его на покрытое узорной салфеткой трюмо. Александр обулся, пригладил чуть топорщившуюся над залысиной прядь и, чмокнув растерянную тетю Машу в щеку, вышел на лестничную площадку.

Глава XVII

Изолятор временного содержания при городском отделе внутренних дел, именуемый в народе обезьянником, ничем не отличался от сотен других российских обезьянников. Три стены, выкрашенных грязно-голубой масляной краской, решетка, сваренная из арматурного прута, и такая же решетчатая дверь, запираемая на навесной замок, маленькое матовое окошечко в верхнем правом углу, закрытое решеткой.

Сперва Чинарский несколько удивился, когда его доставили сюда, а не в камеру следственного изолятора. Но спустя пару часов рассудил, что это к лучшему. Значит, подумал он, Дудуев и этот капитан не слишком-то верят в его виновность и запрятали его в обезьянник, чтобы не расписываться в собственном бессилии.

В дальнейшем его мысль полностью подтвердилась. Правда, за почти двое суток его аж два раза вызывали для дачи показаний. Какая активность! Первый раз с ним говорил капитан. Буравя Чинарского холодным взглядом серых глаз, Бероев задавал одни и те же вопросы и пытался поймать его на несостыковках. Старый трюк. Продержав его в кабинете два с лишним часа, Бероев вызвал дежурного и отправил Чинарского назад в изолятор.

Дудуев вызвал его еще спустя сутки. Он глухо сопел и старался не смотреть Чинарскому в глаза. Расспрашивать ни о чем не стал — видимо, понял, что его подозрения в отношении Чинарского показались бы беспомощными даже школьнику.

Чинарский на него зла не держал, только жалел о времени, которое мог бы потратить на поиски Надькиного убийцы. Правда, даже сидя в обезьяннике, он не терял времени зря. Он размышлял. Ему в голову пришла простая до гениальности мысль: маньяка-кулинара нужно долбить его же оружием. Чинарский пока не знал, кто будет следующей жертвой извращенца и будет ли следующая жертва, его это сейчас не слишком-то занимало. У него была ниточка, следуя за которой он размотает весь клубок до конца.

— Мы осмотрели твою хату, — словно сквозь вату донесся до него сиплый голос Дудуева. — Ничего не нашли…

— Без ордера? — Чинарскому с трудом удалось поймать его взгляд.

— Ну, ты сам понимаешь… — Майор дернул из пачки «Мальборо» сигарету и сунул в угол рта. — Кури. — Он протянул пачку Чинарскому. — Ты ж два дня без сигарет.

— Опомнился, — хмыкнул Чинарский, но сигарету взял. — Я бы не очень удивился, если бы вы отыскали в моей берлоге еще один труп.

— Кончай, Чинарский, — отвернулся Дудуев. — И без твоих колкостей тошно.

— Тошно ему. — Чинарский взял со стола коробок спичек и прикурил, жадно глотая горьковато-ароматный дым. — Что-то ты стал слишком чувствительным, а? Может, тебе работу сменить?

— Я же ничего больше не умею, Серж, — застонал майор.

— Иди цветами торговать или колготками, от них тебя тошнить не будет. И вообще, чего ты здесь передо мной хнычешь? Это я должен ныть, что засадили-запечужили меня в каталажку ни за что ни про что. — Он стряхнул пепел с сигареты прямо на пол, рядом со столом. — Тьфу, блин, смотреть на тебя противно: сопли пускаешь, словно баба!

— Ладно, хватит. — Дудуев захлопнул лежавшую перед ним папку. — Иди, забирай свои вещи и катись отсюда. Ты свободен.

Дудуев поднялся, взял папку и направился к двери.

— Нет, погоди уж. — Чинарский вскочил, схватил его за рукав и усадил обратно. — Раз уж ты хочешь искупить свою вину, я с тебя кое-что потребую.

Опер опустился на ободранный стул, с тоскливым интересом глядя на своего бывшего сослуживца.

— Чего ты от меня хочешь?

— Ты мне расскажешь все, что знаешь об этом деле, — заявил Чинарский.

— Ты с ума сошел, — замотал головой майор. — Ты же знаешь: тайна следствия, все такое… Да если кто узнает, меня за это в два счета выкинут из отдела с волчьим билетом.

— А кто узнает? — Чинарский хитро сощурил глаза. — Я никому не скажу, прослушки здесь у вас нет…

— Не могу, — отрезал Дудуев, но Чинарский понял, что тот начинает сдавать позиции.

— Тогда я вот что сделаю. — Он начал рассуждать вслух, решив додавить майора. — Я накатаю заяву в прокуратуру, что меня незаконно, безо всяких на то оснований, продержали сорок восемь часов в обезьяннике, копии направлю в службу собственных расследований, в приемную губернатора и в газету. Во всем обвиню тебя. Я такой шум подниму — мало не покажется! Можешь мне поверить, я это сделаю. Думаешь, после этого ты долго продержишься на своем месте? Если даже тебя не выкинут, Голованов тебе спокойно жить не даст.

— Ну и гад же ты, Чинарский.

— Ага, — довольно улыбнулся тот, — с волками жить… Ладно, давай выкладывай все, что знаешь. Да, еще пошли кого-нибудь за пивом и гамбургерами: жрать хочу как слон. У вас здесь о постояльцах не заботятся.

Он поудобнее устроился на стуле, приготовившись слушать. Дудуев надавил потайную кнопку, закрепленную на нижней стороне столешницы, и, вызвав конвоира — молодого рыжего сержанта, сунул ему деньги.

— Сгоняй за гамбургерами, Передряев. Только быстро, — приказал он. — И прихвати пару бутылок пива.

— «Балтику»-«девятку», — уточнил Чинарский. — И похолоднее.

Сержант замер у порога в растерянности. Какой-то задержанный заказывает пиво словно в ресторане. Он посмотрел на Дудуева.

— Ну, чего замер, как рыба снулая, — рявкнул на него майор. — Понял, что принести?

— Так точно, товарищ майор, — отчеканил тот, — гамбургеры и «Балтику»-«девятку».

— Выполняй, Передряев.

— Слушаюсь, товарищ майор. — Сержант как ошпаренный выскочил за дверь.

Пока он бегал за пивом и гамбургерами, Дудуев успел рассказать Чинарскому все, что ему было известно об убийствах трех девушек и Березкина. К концу рассказа в комнату вошел сержант. Выгрузив покупки на стол, он пошерудил рукой в кармане и выгреб сдачу.

— Можешь идти, — отпустил его Дудуев.

Чинарский тут же откупорил бутылку о край стола и с жадностью припал к горлышку. Он булькал до тех пор, пока бутылка не оказалась совершенно пустой. Тогда он поставил ее на пол и открыл другую. Сделав пару спокойных глотков, развернул шуршащую бумагу и вытащил гамбургер.