Нэнси Коллинз - Ночью в темных очках Страница 35

– Никому не нужны конкуренты?

– Именно! Вы быстро схватываете. Размер и качество выводка Нобля зависит от социального положения мастера. Не надо удивляться, дитя мое. Наша жизнь долга, и чем ее заполнить, если не интригами?

Иногда вспыхивают войны выводков, когда соперничающие Нобли приказывают своим порождениям нападать. Это еще одна причина, почему мы предпочитаем охотиться на людей со слабой волей – они очень послушны.

– Вы хотите сказать, что Морган – мой отец?

– В некотором смысле. Вот почему я думал, что вы действуете по приказу. Но теперь я вижу, что вы, по нашим меркам, существо беспривязное. Чтобы вампир освободился от мастера своего выводка и стал думать сам, нужны десятки, если не сотни лет. Я такое видел только однажды. Понимаете ли, дорогая, Морган когда-то был моим порождением. Так что вы можете назвать меня вашим дедушкой.

– Я бы предпочла называть вас по-другому.

– Сарказм вам идет, моя милая, постарайтесь его развивать. Но дело в том, что такой поворот событий меняет ситуацию. Видите ли, ваши «охотничьи экспедиции» не остались незамеченными. До сих пор я молчал, потому что мне это было на руку. Вы, сами того не зная, начали войну выводков между двумя очень высокими Ноблями. Каждый обвинил другого во враждебных действиях без объявления войны. Если события будут развиваться, изменится весь порядок иерархии.

– И вы хотите, чтобы я прекратила?

– Чепуха, моя милая! Почему вы так подумали? Продолжайте делать, что вам хочется, ни в чем себе не отказывайте! Видите ли, я по стандартам Ноблей – просто мелочь. У меня даже настоящего титула нет. И я терпеть не могу вульгарной прямой игры. Я считаю, она унижает мое достоинство. Нет, я предпочитаю выжидать, пока эти могучие дураки наверху не разорвут друг друга на части. Высшие меня недооценивают – просто потому, что я питаюсь более диетически.

У меня, дорогая, изощренный вкус. Для меня гнев, боль и страх слишком тяжелая пища. Им не хватает тонкости. Ну какая утонченность в том, чтобы спустить с цепи стаю ку-клук-склановцев? Да, эти эмоции очень сильны, но в них нет остроты. Вот почему я предпочитаю мелкую ревность и интриги за спиной, которые можно найти в мире искусств или в обществах интеллектуалов. Разбитые дружбы, трагические развязки, разрушенные семьи, бурные романы... ах!

Он улыбался как шеф-повар, произносящий вслух названия ингредиентов призового блюда.

– Я все это попробовал, уверяю вас, и должен сказать, что до сих пор ничего не было лучшего, чем свара модернистов и школы фэн-де-сьекль. С одной стороны – Паунд, Пикассо, Модильяни и Стайн, с другой – Бердслей и Уайльд. Хотя должен признать, что прерафаэлиты тоже вкуснейшая публика – особенно Розетта, хотя и у его сестры тоже были свои достоинства. – Панглосс причмокнул губами и потер руки, как знаток вина в разговоре о своем любимом букете. – Но я отвлекся. Когда я посылал Чезаре вас искать, я сначала хотел узнать, на какого Нобля вы работаете, и скорректировать соответственно свои планы. Но теперь, когда выяснилось, что вы действуете свободно, я могу предложить вам нечто куда более выгодное. Я желаю взять вас к себе в ученики, поскольку вы невероятно невежественны в самых основах не-жизни. От этого глупца Жилярди вы никогда ничего не узнаете. Если вы хотите выжить в Реальном Мире, моя дорогая, вам нужен я.

– У меня есть «Aegrisomnia».

– Ну да, священное писание Жилярди! – фыркнул Панглосс. – Оно, конечно, временами полезно, но вы не могли не заметить, насколько эта книга неполна. Об ее истинном происхождении Жилярди не знает ничего. Автор ее был потрясающе талантливым деятелем по имени Палинурус. Жил, если я правильно помню, в тринадцатом столетии. Он создал исходный текст с иллюстрациями, страдая необычайной мозговой горячкой, и умер через несколько дней после завершения работы. Помилуйте, неужели вы думаете, что мы дали бы подобной вещи попасть в руки Жилярди, если бы ее можно было использовать? Нет, нам просто выгодно, чтобы его считали сумасшедшим. Мы уже давно пришли к выводу, что лучше всего прятаться прямо под носом у людей.

Я бы мог показать вам море интереснейших вещей, если бы только вы оставили свою иррациональную ненависть к нашему виду. Вы отрицаете собственную суть, пытаясь уничтожить все, что похоже на вас. Бесплодный жест, моя дорогая. Вы будто думаете, что быть человеком – это возвышенно, этим следует гордиться. Пройдут годы, и вы увидите, кто они на самом деле: близорукие зверьки, уничтожающие свой собственный мир. Да если бы не мы, они бы уже взорвали себя в ядерной войне тридцать лет назад.

– Вы хотите сказать, что блохи не дают собаке помереть?

– Если вам угодно так это сформулировать. Люди – это лишь немногим больше, чем гурт скота в бешеной гонке на бойню, а кого они по дороге затопчут, им все равно! Так что же нам, стоять и смотреть, как они уничтожат и свой мир, и Реальный?

– У вас это звучит и благородно, и самоотверженно... но я ведь так поняла, что вы радуетесь людскому страданию и боли?

– В большинстве случаев это так. Но какой смысл убивать всю человеческую расу ради одного хорошего обеда? Не будьте наивной. Ни одно из зверств, которые люди над собой совершали, не делалось по прямой команде какого-нибудь Притворщика. Честно говоря, до этого столетия мы были вполне пассивны. Только когда люди сдуру нашли способы уничтожить себя целиком и навсегда, мы почувствовали необходимость вмешаться.

– Мне трудновато представить себе вас защитником человеческой расы.

Панглосс пожал плечами:

– "Пастухом" – наверное, это будет точнее. Ведь не станет же фермер стоять и смотреть, как его стадо вымирает от ящура? Ни в коем случае. В наших интересах, чтобы раса людей не исчезла. Конечно, никто не обещает, что их будущее будет приятным. Но вы уходите от ответа на мое предложение. Вы согласны примкнуть ко мне?

– А что я должна буду делать в обмен на обучение?

– То, что вы уже делаете.

– Да, только не трогать ваши порождения.

– Именно. Подумайте получше, моя милая. Я вам предлагаю возможность титула. Станете маркизой, если не герцогиней!

– С тем же успехом вы могли бы соблазнять меня деньгами из «монополии».

По лицу Панглосса пробежала тень недоумения. Для Нобля очень неестественный поступок – отказаться от продвижения по общественной лестнице.

– Невероятно, – произнес он будто про себя. И обратился ко мне: – Я мог бы навести вас на Моргана.

У меня сердце подпрыгнуло, тело пронзил жар. Это было соблазнительно... очень соблазнительно. Ничего мне так не хотелось, как разорвать Моргана на части голыми руками. И Панглосс предлагает отвести меня к нему. Если...