Энн Райс - Талтос Страница 36

В основном Томми никогда не изменялся.

Томми оставался все тем же мальчиком, который полюбился Марклину с самого детства собирателем, сопоставляющим данные, тонко различающим их особенности, исследователем — словом, подлинным живым архивом. Без Марклина Томми не смог бы существовать, и Марклин прекрасно сознавал это. Впервые они случайно встретились в двенадцатилетнем возрасте, в одном из интернатов Америки. Комната Томми была заполнена окаменелостями, костями животных, компьютерной техникой, оборудованием самого загадочного предназначения и огромным собранием научно-фантастических книг в мягких обложках. Марклину часто приходила в голову мысль, что Томми, должно быть, считает его одним из героев научно-фантастических романов. Сам Марклин терпеть не мог художественную литературу, и то обстоятельство, что Томми под влиянием их встречи превратился из обычного читателя научной фантастики в одного из главных исполнителей научно-фантастической драмы, считал закономерным. Преданность Томми никогда даже на миг не подвергалась сомнению. И действительно, в течение многих лет, когда Марклин добивался свободы, Томми был самым близким: всегда под рукой, всегда готовый услужить Марклину. Марклин придумывал задания для своего друга, просто для того, чтобы обеспечить себе пространство для свободного маневрирования, и Томми никогда не чувствовал себя несчастным.

Марклин становился все более холодным, но Томми не замечал этого.

Гластонбери никогда не представлялся ему чем-то иным, кроме как священным местом, хотя он не верил почти никаким легендам, связанным с ним.

Всякий раз, взбираясь на Вериолл-хилл с ревностной преданностью монаха, Марклин представлял себе благородного Иосифа Аримафейского[14], хоронящего свою ношу в этом месте. Для него не имело значения, является ли нынешний Священный терновник потомком древнего дерева, уже исчезнувшего; этот вопрос интересовал его столь же мало, как и другие детали. Он мог в таких местах ощущать волнение, соответствующее его замыслам, — религиозное возрождение, которое он переживал при этом, укрепляло его силы и позволяло существовать в мире более жестоком, чем существовавший когда-либо ранее.

Жестокость — вот что теперь было необходимо. И Стюарту так и не удалось понять это.

Да, мир чудовищно ухудшался, несомненно — это истина. Были принесены в жертву люди, невинность и сущность которых в действительности требовали более справедливого к ним отношения. Но это происходило вовсе не только по вине Марклина, И урок, который необходимо было выучить, утверждал, что в высшем смысле это абсолютно не имело никакого значения.

«Пришло время, когда мне следует поучать моего учителя, — думал Марклин. — В нескольких милях от Обители, в такой открытой местности, эту встречу можно будет легко объяснить нашим многолетним обычаем, и мы придем сюда все как один. Ничто не останется без внимания. Стюарту следует доставить нравственное удовлетворение от всего случившегося».

Появился Томми.

Томми всегда оказывался вторым Марклин наблюдал, как древний двухместный автомобиль Томми с открытым верхом медленно спускается по Хай-стрит. Он видел, как Томми ищет место для парковки и как с трудом закрывает дверцу, по обыкновению не справившись с замком, как он начинает взбираться на холм

Что, если Стюарт так и не придет? Что, если его не видно нигде поблизости? Неужели он воистину решил порвать отношения со своими последователями? Невозможно.

Стюарт стоял возле Святого источника Он напился воды из него, когда пришел, и выпьет еще, прежде чем уйти. Его спутники были такие же непреклонные, как древние друиды или христианские монахи. От одного святилища к другому, а от него к следующему странствовал Стюарт.

Такой обычай его учителя всегда вызывал нежность у Марклина, как и слова Стюарта, который был для них лицом, «освящающим» мрачное существование, проникающим в мистику и миф, для того чтобы они смогли своими руками «прикоснуться к ужасу и красоте самой сущности».

Это придавало поэтическую окраску их жизни тогда и в нынешние времена. Однако Стюарту необходимо напоминать об этом, его обязательно следует убедить в существовании метафор и высоких чувств.

Томми уже почти дошел до дерева. Последние шаги он делал с осторожностью. На липкой грязи можно было легко оступиться и упасть. Так и случилось однажды с Марклином несколько лет тому назад, когда они впервые предприняли такое путешествие. Дело закончилось тем, что пришлось остановиться в гостинице «Джордж и Пилигримы» и ночью тщательно очищать одежду от грязи.

Ничего плохого не произошло; получился изумительный вечер. Стюарт остался внизу рядом с ним. Они провели всю ночь в разговорах, хотя Марклину пришлось завернуться в одолженный халат и надеть чужие домашние туфли. Ему так и не удалось воспользоваться маленькой очаровательной спальней и пообщаться с духом спящего короля.

Разумеется, Марклин никогда даже на миг не верил, что король Артур покоится на вершине холма в Гластонбери. Если бы он верил в это, то взялся бы за лопату и принялся копать.

Стюарт поздно пришел к убеждению, что миф представляет интерес, только если за ним скрывается правда, и что ее можно отыскать и даже найти физические свидетельства ее существования.

Ученые, думал Марклин, страдают одним неизбежным изъяном; слова и дела для них становятся одним и тем же. Это и послужило основой того замешательства, в котором они теперь оказались. Стюарт в свои семьдесят восемь лет, возможно, впервые в жизни соприкоснулся с реальностью.

Реальность и кровь переплелись.

Наконец Томми занял свое место рядом с Марклином. Он подул на окоченевшие пальцы и полез в карманы за перчатками. Классическая привычка Томми: подняться на вершину холма с голыми руками, забыв о существовании перчаток, пока не заметит кожаные перчатки Марклина, те самые, которые сам ему подарил давным-давно.

— Где же Стюарт? — спросил Томми. — Да, перчатки. — Он уставился на Марклина глазами, кажущимися огромными из-за круглых толстых очков без оправы; его рыжие волосы были коротко подстрижены, словно у адвоката или банкира. — Перчатки, да. Где же он?

Марклин только собрался было сказать о том, что Стюарт, видимо, не придет, как сам увидел машину Стюарта, свернувшую на последний участок дороги перед подъемом, чтобы подъехать как можно ближе к Вериолл-хилл. Прежде он так не поступал.

Казалось, во всех других отношениях Стюарт не изменился: высокий, тощий, в своем неизменном пальто, в кашемировом шарфе, замотанном вокруг шеи и с развевающимися на ветру концами. Худощавое лицо его казалось вырезанным из дерева Седые волосы растрепались, напоминая, как всегда, хохолок сойки. Казалось, за последнее десятилетие он вряд ли изменился вообще.

Подъехав поближе, он взглянул Марклину прямо в глаза. И Марклин вдруг осознал, что его трясет. Томми отступил в сторону. С руками, сжатыми в кулаки, Стюарт остановился примерно в шести футах от них. Его худое лицо выражало страдание, когда он оказался напротив обоих молодых людей.

— Вы убили Эрона! — вскричал Стюарт. — Вы, вы, оба. Вы убили Эрона. Как, скажите во Имя Бога, как вы могли так поступить?

Марклин стоял безмолвный, все откровения и планы внезапно вылетели из головы. Он пытался остановить дрожь в руках. Он понимал, что, если заговорит, покажется слабым и лишенным какой-либо уверенности. Он не мог вынести вида разгневанного Стюарта или оказаться провинившимся в чем бы то ни было.

— Милостивый Боже, что вы натворили, вы, оба?! — Стюарт продолжал свирепствовать. — И что я сделал, что привело в действие такой план? Более милостивый, я виноват во всем!

Марклин нервно сглотнул, продолжая молчать.

— Ты, Томми, скажи, как могло случиться, что ты принял участие в таком страшном деле? — продолжал Стюарт. — А ты, Марк? Ведь именно ты замыслил все это! — продолжал Стюарт.

— Стюарт, вы должны выслушать меня, — заявил Марклин, прежде чем тот смог остановиться.

— Выслушать тебя? — Стюарт подошел ближе, засунув руки в карманы пальто. — Я должен тебя выслушать? Позволь мне самому задать тебе вопрос, мой блестящий юный друг, моя самая смелая, самая прекрасная надежда! Что остановит тебя от того, чтобы убить меня, как поступил ты с Эроном и Юрием Стефано?

— Стюарт, я сделал это только для вас, — настаивал Марклин. — Если бы вы выслушали меня, то поняли бы. Это цветы тех семян, которые вы посеяли, когда мы начинали вместе. Эрона необходимо было заставить замолчать. То, что он не доложил свое мнение, что не возвратился домой, в Обитель, — просто чистая удача, Стюарт! Он мог это сделать в любой день, и Юрий Стефано мог также прийти. Его приезд в Доннелейт — счастливая случайность, Стюарт! Он мог пойти домой прямо из аэропорта.

— Ты говоришь только об обстоятельствах, только о подробностях! — Стюарт сделал еще один шаг в их направлении.