Уильям Ходжсон - Карнакки - охотник за привидениями Страница 36

Надеюсь, вы поймете тот ужас, с которым я миновал то место на лестнице, на котором остановились копыта и стих звук шагов. Казалось, что невидимое чудовище все еще остается там. Странно было, однако, что конская поступь не возобновилась — ни поднимавшаяся вверх по лестнице, ни опускавшаяся по ней вниз.

Потом мисс Хисгинс повели в ее комнату, и я передал родственникам, что поднимусь к ней, как только это будет возможно. Мне сказали, что это можно сделать в любое время, и я попросил ее отца помочь мне принести чемодан с инструментами, и мы вдвоем внесли его в спальню девушки. Я распорядился, чтобы кровать мисс Хисгинс выдвинули на самую середину комнаты, после чего окружил ее Электрическим Пентаклем.

Потом я приказал, чтобы в комнате расставили лампы, но чтобы ни при каких обстоятельствах свет не зажигали внутри Пентакля; кроме того, никто не должен выходить в него и входить обратно. Мать несчастной девушки я посадил внутри Пентакля, поместив при этом ее служанку снаружи, чтобы та могла отнести нам любое известие, и самой миссис Хисгинс не было необходимости покидать Пентакль. Я предложил также, чтобы отец девушки заночевал в комнате, причем имея надежное оружие при себе.

Оставив спальню, я обнаружил, что Бомонт ожидает за дверью — в состоянии самого горестного беспокойства. Я рассказал ему о принятых мерах и объяснил, что мисс Хисгинс может считать, что находится в полной безопасности внутри… скажем так, возведенной мной ограды; и что помимо того, что отец проведет ночь в комнате дочери, я сам стану на страже возле ее двери. Я сказал Бомонту, что хотел бы, чтобы он составил мне компанию, поскольку ясно было, что, находясь в таком состоянии, молодой человек не сумеет заснуть, а компаньон мне совершенно не помешает. Кроме того, я хотел иметь его под присмотром, поскольку не было никаких сомнений, что ему в некотором отношении угрожает большая опасность, чем девушке. Таким, по крайней мере, было мое мнение, и с тех пор оно не переменилось, в чем вам еще предстоит убедиться.

Я спросил его о том, не станет ли он возражать, если я на ночь нарисую вокруг него Пентакль, и получил согласие, однако заметил, что он не знает, считать ли ему такой поступок чистым суеверием или же просто усмотреть в нем дурацкую возню; однако настроение его переменилось, когда я поведал ему ряд подробностей относительно дела Черной Вуали, в котором погиб молодой Астер. Помните, он назвал эту предосторожность примером глупого суеверия и остался вне Пентакля. Бедняга!

Ночь прошла спокойно, лишь перед самым рассветом мы услышали поступь галопировавшего вокруг дома коня, как и говорил капитан Хисгинс. Престранное, скажу вам, было чувство, тут и внутри комнаты послышалось какое-то шевеление. Забеспокоившись, я постучал в дверь, и из спальни вышел капитан. Я спросил его о том, все ли в порядке, на что он ответил утвердительно, и тут же поинтересовался, слышал ли я галоп, так что мне стало понятно, что донесшийся снаружи топот не миновал его ушей. Я предложил ему оставить до рассвета чуть приоткрытой дверь спальни, поскольку нечто явно бродило поблизости. Оставив щелочку, он вернулся внутрь комнаты — к своей жене и дочери.

Здесь следует сказать, что меня мучили сомнения в отношении надежности защиты вокруг мисс Хисгинс, поскольку звуки, присущие, скажем так, наваждению, оказались в такой необыкновенной степени материальными, что я готов был уже уподобить настоящее дело делу Харфордов, в котором внутри Пентакля материализовалась детская рука, принявшаяся стучать по полу. Жуткое было дело, как вы все прекрасно помните.

Тем не менее, до утра ничего более не произошло, и после того как день полностью обрел свою силу, мы отправились по постелям.

Бомонт постучал ко мне около полудня, я спустился вниз и совместил завтрак с ланчем. Мисс Хисгинс также находилась внизу, причем в прекрасном расположении духа, если учитывать все обстоятельства. Она сказала, что благодаря моему присутствию впервые ощутила себя в безопасности за все последние дни. Она сообщила мне также, что из Лондона приезжает ее кузен Гарри Парскет, и она уверена, что он сделает все возможное, чтобы помочь нам прогнать привидение. После этого они с Бомонтом отправилась в парк, чтобы немного погулять вместе.

Я тоже покинул дом и обошел его кругом, однако никаких следов копыт не обнаружилось, и остаток дня я потратил на обследование особняка, также закончившееся безрезультатно.

Закончив свои исследования до темноты, я отправился в свою комнату, чтобы переодеться к обеду.

Когда я спустился вниз, прибывший как раз к этому моменту кузен оказался одним из приятнейших людей среди всех, кого мне доводилось встречать. Наделенный огромной отвагой, он относился к той разновидности людей, на помощь которых мне бы хотелось рассчитывать в столь трудном деле, как это. Я видел, что более всего его озадачивала наша вера в подлинность наваждения, и успел даже почувствовать желание, чтобы что-нибудь произошло — просто для того, чтобы он поверил в подлинность всей истории. Так и случилось — в порядке отмщения.

Бомонт и мисс Хисгинс отправились пройтись перед сумерками, а капитан Хисгинс попросил меня зайти в кабинет для небольшого разговора, пока Парскет пошел со своими вещами наверх, потому что приехал без слуги.

Разговор с капитаном затянулся надолго, и я отметил, что наваждение явным образом связано не с домом, а с самой девушкой, и что чем скорее состоится брак, тем лучше, поскольку Бомонт получит право постоянно находиться при ней… более того, явления могут прекратиться после того, как брак будет осуществлен.

Старик кивнул в знак согласия, выслушав первую часть моего заключения, а потом напомнил, что троих страдавших от наваждения девиц отправили подальше от дома, где они и встретили смерть. И тут наша беседа оказалась прерванной самым пугающим образом, поскольку в комнату влетел необычайно побледневший старик-дворецкий.

— Мисс Мэри, сэр! Мисс Мэри, сэр! — выдохнул он. — Она кричит… в парке, сэр! А люди говорят, что они слышат коня…

Капитан немедленно бросился к стойке с оружием, схватил свою старую шпагу и выбежал наружу, на ходу доставая ее из ножен. Вылетев вон из комнаты, я промчался наверх по лестнице, схватил фотоаппарат со вспышкой и тяжелый револьвер, крикнул у двери Парскету:

— Конь! — и помчался по лестнице к входной двери.

Снаружи, в сумерках раздавались далекие крики, от группы редких деревьев доносились звуки выстрелов. И тут, по левую руку от меня, из тьмы донеслось истинно адское заливчатое ржание. Мгновенно повернувшись на месте, я нажал на вспышку. Полыхнувший свет явил мне листья росшего неподалеку большого дерева, подрагивавшие под ночным ветерком… Ничего больше мне не удалось разглядеть, а потом десятикратная тьма навалилась на меня, и я услышал, как откуда-то из-за моей спины Парскет спрашивает, не видел ли я чего.