Ирина Лазарева - Старое пианино Страница 36

— Будем сидеть здесь как крысы? — прошептал Ярослав и приподнялся. — Пойдем выясним, о чем они толковали.

— Смотри, — сипло отозвался Василий и дернул Ярика за рукав.

Парни, за которыми они наблюдали, достали пистолеты, привинтили к ним глушители и встали наготове у распахнутых конюшенных ворот, как бегуны на старте.

Их силуэты четко вырисовывались на фоне непроницаемой стены дождя.

— Дай сюда. — Ярик потянул ружье Василия к себе.

Тот заартачился, вцепился мертвой хваткой в служебное оружие:

— Крыша поехала? Они тебя прикончат в два счета.

— Лучше ждать, пока они рванут в дом? Отдай, говорю.

— Не дам! Лучше звони Максиму, Михалычу… Надо их предупредить, пусть милицию вызывают.

— Дурень! Какая милиция?…

Препираясь яростным шепотом, они тащили друг у друга ружье. Если бы не шум дождя, бандиты давно бы услышали негодующее шипение в дальнем углу, но так как стояли они у самой двери, то и слышать ничего не могли.

— Господа, господа, успокойтесь, прошу вас, — произнес вдруг за спиной у спорщиков ржавый голосок. — Как вы, однако, не вовремя здесь оказались.

Ярик и Вася стремительно обернулись и увидели перед собой престранное существо — нечто похожее на обезьянку в черной бархатной шкуре, с шерстистыми манжетами на всех конечностях и пышным жабо вокруг шеи, с хвостом и в красной бейсболке, в которой Ярик опознал свою недавнюю пропажу.

Будь на месте наших героев Михалыч, он сразу узнал бы чертенка Зета, но поскольку ухарски сдвинутая на затылок кепка скрывала основной опознавательный признак — рожки паршивца, то и определить принадлежность расфранченного существа к бесовской породе было крайне затруднительно.

— Это что еще за говорящий лемур? — уставился на него Ярик. — И почему, собственно, в моей бейсболке?

— Твоя? А я и не знал, — не сморгнув, соврал Зет. — Я думал, она ничья, лежала себе, я и взял. Красное с черным шикарно смотрится.

— Да кто ты такой? — продолжал возмущаться Ярик.

— Черт, к вашим услугам. — Зет снял шапочку и с достоинством поклонился.

— Чур меня! — отмахнулся Ярик. — Что тебе надо, мартышка?

— Обижаете, сударь, какая же я мартышка? Любой бес из низшего сословия был бы счастлив иметь мое звание. Я черт, быть чертом почетно, это вам не какая-нибудь нечисть на подхвате или болотная шантрапа — лешие, вурдалаки, кикиморы. Черт — лицо приближенное к демону, когда я подрасту, стану правой рукой Себа.

— Я уже спекся от зависти. Кепку-то отдай, кабальеро.

— Как бы ни так, — проворно отступил нахал. — Это мне плата за ваше спасение. Сейчас сами все поймете.

Стой, Чаритта! — вдруг закричал он кому-то. — Их трогать нельзя, так господин приказал.

У мужчин перед глазами со свистом промелькнуло что-то гибкое, тонкое, раздался хлопок бича прямо под ногами, следом выступил их тени изящный, набеленный Чаритта в красных сапожках.

— Предупреждать надо, — промурлыкал он сквозь зубы. — Я уже собирался выбить им мозги. Ты испортил мне удовольствие, шельмец… Ах нет, вижу еще двоих. Прекрасно, прекрасно! Держитесь вы трое подальше, сейчас начнется потеха!

Он выскочил на середину прохода, заложил два пальца в рот и залихватски свистнул.

Бандиты дернулись, обернулись, выставили дула пистолетов, тут створки ворот у них за спиной со стуком захлопнулись. Стало намного темнее, чем было.

— Что за хрень? — начал браниться старший и двинул плечом ворота. Те не поддались.

— Может, ветер? — предположил напарник.

Бандиты навалились вдвоем на ворота, но створки даже не шелохнулись.

Последовала гнусная брань.

— А кто тут свистел? — сообразил молодой. — Сдается мне, какая-то гнида развлекается.

— Я свистел, — появился перед ними Чаритта и встал стройно, подбоченясь.

Старший не раздумывая пальнул в охальника. На месте Чаритты взвилось дымное облачко, а укротитель возник с противоположной стороны.

Мужики выхватили еще по пистолету и принялись палить в четыре руки. В воздухе распускались пучки дыма, как от разрывов снарядов, а Чаритта неизменно возникал в другом месте.

Ярик и Вася лежали на полу, закрыв руками голову, так как вокруг свистели пули.

Бандиты сменили по обойме в пистолетах, но тут Чаритте наскучила первая часть программы. Представление должно было продолжаться. Конец бича взметнулся несколько раз, и все пистолеты один за другим оказались в руках у бывшего артиста.

Он отбросил оружие с гадливостью:

— Жалкие пукалки, а вы поганые трусы! Что может быть ничтожнее мужчины, стреляющего издалека? Древние презирали лучников за то, что те не сражались мечом. И уж наверняка вы не посмели бы выйти навстречу хищнику. Вы — никчемные, грязные трусы, а посему заслуживаете показательной порки.

Бандиты стояли и слушали в растерянности, без оружия они чувствовали себя беззащитными.

— Заткни хавло, маргаритка, — грубо отозвался один. — Вымой сперва свою размалеванную харю, а после пасть разевай.

— Извольте! — воскликнул Чаритта со сладчайшей улыбкой. — Молчу, молчу. Ни в коем случае не хочу мешать вам, господа. Занимайтесь, пожалуйста, своим делом.

Он стоял неподвижно, лишь постукивал ручкой кнута по ладони.

Бандиты, тем не менее, напасть на разоружившего их наглеца все же не решились, вместо этого схватили старые лопаты и принялись громить ворота, надеясь разнести дерево в щепы. Им хотелось поскорее выбраться из гиблого места.

Они услышали за спиной шуршание, обернулись и оторопели: у лежащего на земле свернутого поливочного шланга конец поднялся, как голова у змеи, и начал раскачиваться из стороны в сторону. Самый кончик сплющился, слепился в треугольник, на нем засветились два рубиновых глаза, вот уже открылась широкая пасть с ядовитыми клыками и длинным раздвоенным языком.

— Мама, мамочка, — простонал младший и сполз спиной по стенке на пол. Второй вообще потерял дар речи и остался стоять на месте, сжимая в руках черенок лопаты.

Чаритта хлопнул по земле бичом.

Кольца шланга вздыбились, начали перекатываться, тасоваться в зловещей пляске, понукаемые ударами бича Чаритты, затем молниеносный бросок — и жесткие петли захлестнули несчастных подельников. Они оказались зажатыми в плотных тисках резиновых витков, так что не могли двинуть ни рукой, ни ногой. Младший начал кричать от ужаса. Старший рычал и ругался.

— Так как ты меня назвал? — все с той же сладкой улыбкой напомнил Чаритта. Бич вился вокруг его ног, как живой. — Оскорбление лишь усугубит наказание. Нельзя рычать, огрызаться, бить хвостом, надо учиться повиновению. И я вас сейчас научу стоять на задних лапах. Позабавимся, детки?