Ольга Бэйс - Тайна зеркального озера Страница 37

Глава 2

Вот уже который день я иду вместе с цыганами по пыльным каменистым дорогам. Мне трудно, я не привыкла так много ходить пешком, но я не подаю вида, ведь сама упросила взять меня с собой. Месяц прошел с того страшного дня, как умерла мама, и я осталась одна в этом непонятном мне мире.

Память снова и снова возвращает меня к тем событиям...

Я проснулась утром, серым и дождливым. На душе тоскливо и неспокойно.

Маме вчера вечером стало немного лучше, и она позвала меня. Глаза ее блестели от недавнего жара, но она была в сознании.

Голос тихий и слегка дрожит:

– Мари, я умираю,... не перебивай меня, я должна успеть все сказать, я не смогу оставить тебе большое наследство, к тому же тебе только 17 лет... Если с тобой случится беда, если кто-то попытается решить твою судьбу, не считаясь с твоими желаниями, проси помощи у Розы, она тебе поможет...

Я хочу возразить, я хочу удержать маму, не отпустить в это страшное небытие, но она опять теряет сознание.

К вечеру мама умерла, не приходя в сознание.

На следующий день приезжают мои дядя и тетя, со стороны отца. Они и должны стать моими опекунами.

Отца я помню плохо, он умер, когда я была совсем маленькой, а его сестру не знаю совсем. Тетя все время плачет, а ее муж угрюмо молчит. Не знаю почему, но мне совсем не хочется жить с этими людьми.

Я тогда еще не знала, что приготовила мне судьба.

Похороны прошли как в полусне. Помню не затихающий целый день дождь и грязь под ногами, монотонный голос священника, рыдания тетушки Элизы и теплую ласковую руку Полины на своем плече. Может быть, мне показалось... На кладбище мелькает знакомая фигура в длинном дорожном плаще поверх цветастого платья, и я вдруг вспоминаю последние слова мамы.

Следующий день начинается с трудного разговора о моей дальнейшей судьбе.

Слезы тетушки сегодня высохли, она спокойна и строга.

– Ты должна нас понять, Мари. Мы люди небогатые. Твои родители не оставили тебе ничего кроме жалкой развалюхи, которую почему-то величают замком. Содержать такую взрослую девушку мы не в состоянии. Кроме того, без приданного ты не можешь рассчитывать на брак с человеком, равным тебе по происхождению, твой отец все же принадлежал к почтенной фамилии. Что касается твоей матери, упокой господь ее душу, единственным ее мудрым решением было то, что перед смертью она обратилась с письмом ко мне. Иначе просто не представляю, кто согласился бы взять на себя все эти хлопоты. Я думаю, мы нашли лучшее из существующих решений. Настоятельница монастыря св.Варвары согласилась принять тебя в свою обитель, за что мы уже внесли в казну монастыря соответствующее пожертвование. Если ты собираешься возражать против этого мудрого решения, мы расцениваем это как неслыханную неблагодарность.

Меня сковал ужас. Я чувствовала себя так, словно нахожусь перед лицом неминуемой смерти, ибо то, что приготовили мне мои родственники в качестве судьбы, ни в коей мере нельзя было считать жизнью.

Последнюю ночь в своей спальне я провела, не сомкнув глаз. Как только появились первые признаки рассвета, я незаметно покинула замок и... Благослови Господь наш табор!

Глава 3

Семья Розы взяла меня в свой шатер. На это дал согласие старый князь. Его распоряжение, основанное на цыганском законе и здравом смысле, откладывало решение моей судьбы на целых три года. Это время я могла кочевать с табором, но мне строжайше было запрещено участвовать в повседневных делах цыган, в их праздниках и обрядах. Я была дочерью чужого племени, спустя три года я должна была покинуть шатер цыганской общины и вернуться в мир, из которого убежала.

Солнце уже почти склонилось к горизонту. Табор располагался на ночлег на большой поляне, окруженной огромными старыми кленами и зарослями шиповника. Уже больше двух недель не было дождя. Это позволило быстро собрать хворост для костра. Запылал огонь. Я, наконец-то, смогла сесть на траву у входа в палатку и дать отдых своим измученным ногам. Вскоре, освободившись от хлопот, связанных с привалом, и уложив спать своих младшеньких, ко мне подошла Роза:

– Ну что, устала? Идем к реке. Это недалеко. Ночное купание – лучшее средство от усталости.

Мне было трудно подняться, но я ни слова не сказала об этом. Мысль о воде прибавила мне сил.

С нами на берег пришли еще несколько молодых девушек. Вода была очень чистая и на удивление теплая. Оставив одежду в прибрежных кустах, мы наслаждались купанием, казалось, целую вечность. Когда, выйдя из воды, я натянула на свое влажное тело чистое платье, предусмотрительно взятое Розой из большого сундука, оставленного на ночь в кибитке, я почувствовала себя на вершине блаженства. Трудная дорога, грустные воспоминания – все отступило куда-то на задворки сознания. Мне стало хорошо и спокойно. Жаль, что мой покой был таким недолгим.

Когда мы вернулись к костру, я вдруг ощутила смутную тревогу. Происхождение этой тревоги мне было тогда непонятно, но я точно знала, что она не имела ничего общего с моим прошлым. Она появилась уже здесь в таборе. Вскоре к моим мистическим переживаниям прибавилось нечто вполне реальное.

Я сидела на траве рядом с нашей палаткой и заворожено смотрела на порхающее в таинственном танце пламя костра. Вдруг чей-то настойчивый взгляд заставил меня оглянуться.

Старший внук старого князя, Марко, стоял, опираясь правой рукой на могучий ствол раскидистого клена. Он не отвел глаз, и мне почему-то стало не по себе. Какое-то смутное предчувствие заставило меня невольно вздрогнуть, и я поспешила спрятаться в палатке.

Наутро табор покинул место привала, едва взошло солнце. Бесконечная дорога влекла за собой привыкших к странствиям цыган. И мне уже стало казаться, что в этих скитаниях прошла и вся моя жизнь.

Возле некоторых деревень и хуторов табор иногда останавливался на два-три, а то и на несколько дней. Это означало, что здесь для цыган была работа. Мужчины зарабатывали ремеслом, а женщины танцами и гаданием. Иногда из поселения кто-нибудь прибегал за Розой, в этих краях ее знали как умелую знахарку и повитуху.

За повседневными заботами я почти забыла свои тревоги и страхи. Я старалась быть полезной и бралась за любую работу, которая была мне по силам.

Настороженность со стороны цыган сменилась спокойным доброжелательным отношением с привкусом сочувствия. Мне казалось, что я не вызывала никаких недобрых чувств ни у кого в таборе. Не скажу, что мне было легко, но уж точно было спокойно. Воспоминания стали не такими болезненными и беспокоили меня лишь в сновидениях.