Ольга Михайлова - Клеймо Дьявола Страница 37

Одним рывком Нергал спрыгнул с кровати.

Митгарт же был на ногах с рассвета. Сестра спросила о ночном происшествии, весть о котором разнеслась утром по всему Меровингу. Он выразил уверенность, что Виллигут покончил собой: дверь пришлось взламывать, окно было закрыто и снаружи оковано чугунной решеткой. Куратор смотрел и в спальне — балконная дверь тоже была заперта изнутри. Странно только, что он кричал. Впрочем, возможен и несчастный случай, ведь Генрих вечно возился со своими колбами. Мог случайно отравиться.

Хелла кивнула.

Смерть Виллигута стала темой многих разговоров, но все они, в общем-то, сводились к тем же двум версиям, что изложил Митгарт. Девицы не были шокированы — Виллигут им не нравился.

На заупокойной службе все стояли так же отрешённо и молчаливо, как и на похоронах Лили. Лишь только Фенриц Нергал, которому Виллигут порядком надоел в последнее время своими приставаниями, блаженно улыбался, жмурясь, почесывал за ухом и тихо мурлыкал строки Беранже: "Encore une etoile, qui file et disparait…" — "Ещё одна звезда упала и исчезла… "

Мормо отнёсся к смерти Генриха так же, как в своё время Нергал — к убийству Лили.

"Requiescat in pace, да почиет в мире", — донеслось откуда-то с хоров. "In pice, в смоле", если я что-то в этом понимаю", — вяло подумал стоящий недалеко от гроба Бенедикт Митгарт, с тоской предполагая, что именно ему с Нергалом, Мормо и Риммоном придётся тащить тяжёлый дубовый гроб на погост. И он не ошибся.

Речь священника Меровинга отца Бриссара на кладбище была немного скомкана и сумбурна. До него дошли разговоры о весьма греховных склонностях покойного, но теперь — Бог ему судья. Опуская гроб в могилу, Риммон случайно, заторопившись, отпустил веревку раньше остальных, и гроб в яме слегка перекосило. Но в остальном всё прошло чинно.

— Очень милые были похороны, — вернувшись с кладбища, констатировал Нергал — и заказал себе и Мормо рыбные тефтели с risotto a la Milanese, рисом по-милански. Как-никак, пятница, день постный.

И никто не обратил особого внимания на то, что отдать последний долг покойному не пришли ни Морис де Невер, ни Гиллель Хамал.

Часть 4. Декабрьское полнолуние. Луна в Близнецах

Глава 15. Третья смерть в Меровинге

Молитвы. Камни. Стихи.

Для презрения к смерти вовсе не нужно ни храбрости,

ни несчастий, ни мудрости. Иногда достаточно скуки.

"Хромой сонет, ума его творенье, в честь Беатриче…"

"Много шума из ничего".

Спустя четыре недели, незадолго до Рождества, Хелла сказала Бенедикту, что хотела бы съездить в город. Он проводил её. Отъезд сестры Митгарт воспринял как прекрасную возможность сделать то, что давно намеревался. Он с самого утра сжёг в камине все бумаги, которые счёл личными или компрометирующими, тщательно убрал стол и комнату. Вернувшись с лекций, методично продолжил начатое утром. Скрупулезно пересмотрел содержимое своих карманов, перебрал фамильные документы. Кажется, всё.

Он наклонился и из нижнего ящика шкафа вынул пистолет, завернутый в кусок истёртого зеленого бархата. Зарядив его, ещё раз осмотрел комнату. Встал, запер дверь. Вновь вернулся к дивану. Не оставить ли всё же записку Хелле? Минуту подумав, решил, что не стоит. Поднеся дуло к груди, хладнокровно выстрелил.

Прошло несколько минут. В дверь осторожно постучали тремя ровными ударами. Митгарт услышал голос Риммона:

— Бенедикт! У Вас всё в порядке?

— Да, Сиррах. Упала вешалка, извините.

Шаги Риммона затихли в глубине коридора. Митгарт сжал и снова разжал руки. Пощупал пулевое отверстие в груди. Боли не было. Крови — тоже.

Чёрт знает что. Пуля, пройдя навылет через сердце, оставила отверстие в диванной подушке. Около получаса Митгарт сидел почти неподвижно. Наконец поднялся и, накинув сюртук, вышел в коридор — и неторопливо побрёл по внутренней галерее. Ему встретились профессор Вальяно и куратор, занятые беседой. Он поклонился, и ему кивнули на ходу. Эрна Патолс величаво прошествовала по ступеням. Она спросила, как он находит красоту ночи? Он ответил, что нынешнее полнолуние словно придаёт ему сил. Мимо прошёл Мормо, странно на него посмотревший и даже заботливо осведомившийся о его здоровье, что было совсем несвойственно Августу. У входа в библиотеку Митгарт столкнулся с Нергалом. Он поклонился, и Нергал ответил ему тем же. Фенриц улыбнулся, при этом конец его длинного носа шевельнулся, а в глазах мелькнула тень недоумения. Фенриц свернул в коридор, напоследок окинув Митгарта пристальным взглядом желтых глаз.

Рана в груди на следующее утро исчезла, но дыра в диване — осталась.

Заметил Митгарт и начавшиеся с ним после смерти странные мутации, то разложения, то регенерации тканей. Каждый день он открывал в себе новые интересные свойства и изменения, и невольно вынужден был признать, что его бытие после смерти было интереснее и насыщеннее того, что он вёл при жизни. Втайне он с любопытством изучал свои новые возможности…

Через день вернулась сестра. За время до её отсутствия не произошло никаких событий. Заходил Риммон. Перебросились в картишки, выпили, поужинали. Ел Бенедикт теперь со странным, словно удвоившимся аппетитом. Поговорили о последних событиях, о Виллигуте. Помимо прочего, Митгарт спросил, что думает Риммон о самоубийстве. Сиррах видел в суициде нарушение этикета. Не следует являться к Господу незваным гостем. Это неучтиво.

Так или иначе, третья смерть прошла в Меровинге незамеченной.

— … Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen Tuum, adveniat regnum Tuum, fiat voluntas Tua, sicut in caelo, et in terra. Рanem nostrum quotidianum da nobis hodie, et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris, et ne nos inducat in tentationem, sed libera nos a malo. Quila tuum est regnum, et patentia, et gloria in caecula. Amen[6] — слова молитвы Эммануэля доносились до Риммона из гулкой глубины храмового притвора.

Рождественская неделя прошла в Меровинге тихо. Большинство студентов разъехалось по домам, но Ригель, несмотря на неоднократно повторённое Морисом де Невером приглашение поехать в его имение, остался в замке. На последней вечеринке он заметил странный взгляд Симоны на Мориса, взгляд почти рабского обожания, взгляд преклонения. Сердце Эммануэля болезненно сжалось, ногти с силой непроизвольно вонзились в ладони. Но, преодолев усилием воли минутную слабость, он стал внимательно присматриваться к Симоне и Неверу. Он подметил ещё один её взгляд, исполненный той же страсти и любви.

Эммануэль хотел побыть один, разобраться в себе.

Не уехали брат и сестра Митгарт, Хамал и Риммон. И без того полупустой замок в эти дни и вовсе обезлюдел.