Стивен Кинг - Все предельно Страница 39

— Возьмите сигарету, мистер Флетчер, — Эскобар выдвинул ящик и достал папку.

— Пока не хочу. Благодарю.

— Хорошо, — у Эскобара получилось, естественно, корошо. Когда он выступал в выпуске новостей, парни в пультовой иной раз проецировали женщину в бикини на карту погоды. Увидев ее, Эскобар смеялся, махал руками, хлопал себя по груди. Телезрителям это нравилось. Смешно. Совсем, как корошо.

Эскобар открыл папку, зажав сигарету губами точно по центру рта, так что дым поднимался ему в глаза. Именно так, Флетчер видел, курили на уличных углах старики, в соломенных шляпах, сандалиях, мешковатых белых штанах. Теперь Эскобар улыбался, не разжимая губ, чтобы сигарета не упала на стол, но все равно улыбался. Он достал из папки глянцевую черно-белую фотографию, пододвинул к Флетчеру.

— Вот ваш друг Томас. Выглядит не очень, не так ли?

Лицо взяли крупным планом. Глядя на него, Флетчер вспомнил фотографии знаменитого фотокора сороковых и пятидесятых годов, который называл себя Виджи. Ему предложили взглянуть на портрет мертвеца. Вспышка отразилась в широко раскрытых глазах, вдохнула в них жизнь. Крови не было, только отметина от удара и никакой крови, но одного взгляда хватало, чтобы понять: человек мертв. Волосы причесаны, даже видны следы от зубьев расчески, в глазах огоньки, но огоньки отраженные. Так что ясно, человек мертв.

Отметина располагалась на левом виске, закругленная с одной стороны, как комета, напоминающая пороховой ожог, но пулевое отверстие отсутствовало, как и кровь, и череп не изменил форму. Пуля, выпущенная из пистолета малого калибра, даже двадцать второго, при выстреле в упор, когда остается пороховой ожог, деформировала бы череп.

Эскобар взял фотографию, положил в папку, закрыл ее и пожал плечами, как бы говоря: «Видите? Видите, как бывает?» Когда он пожимал плечами, пепел с сигареты упал на стол. Пухлой рукой Эскобар небрежно смахнул его на серый линолеум.

— В принципе, мы не хотели тревожить вас, — продолжил Эскобар. — Зачем? Страна у нас маленькая. Мы — маленькие люди в маленькой стране. «Нью-Йорк таймс» — большая газета в большой стране. У нас, разумеется, есть гордость, но есть и… — Эскобар постучал пальцем по виску. — Понимаете?

Флетчер кивнул. Перед его глазами стояло лицо Томаса, Даже после того, как Эскобар убрал фотографию в папку, он мог видеть Томаса, его расчесанные черные волосы. Он ел еду, приготовленную женой Томаса, сидел на полу и смотрел мультфильмы с самым маленьким ребенком Томаса, девочкой лет пяти. Мультфильмы про Тома и Джерри, с текстом на испанском.

— Мы не хотели тревожить вас, — повторил Эскобар. Сигаретный дым разделялся на фоне его лица и клубился вокруг ушей, — но долго наблюдали за вами. Вы нас не видели, возможно, потому, что вы такой большой, а мы такие маленькие, но мы наблюдали. Мы поняли, что Томас знает то, что известно вам, поэтому занялись им. Старались заставить его поделиться своими знаниями, чтобы не тревожить вас, но он отказался. Наконец, мы попросили Хайнца разговорить его. Хайнц, покажи мистеру Флетчеру, как ты пытался разговорить Томаса, когда Томас сидел на том месте, где сейчас сидит мистер Флетчер.

— Я могу это сделать, — по-английски Хайнц говорил с гнусавым нью-йоркским акцентом. Огромную лысину обрамлял венчик волос. Он носил маленькие очки. Если Эскобар выглядел как киношный мексиканец, женщина — как Эльза Ланкестер в «Невесте Франкенштейна», то Хайнц — как актер в рекламном ролике, который объяснял, почему «Экседрин» лучшее средство от головной боли. Он вышел из-за стола, подошел к столику на колесах, заговорчески посмотрел на Флетчера и сдернул накидку.

Под ней стоял какой-то прибор, с дисками и лампочками, ни одна из них не горела. Флетчер поначалу подумал, что это детектор лжи, логичное предположение, но перед очень уж простым пультом управления лежал какой-то предмет с резиновой рукояткой, соединенный с боковой поверхностью прибора толстым черным проводом. Предмет этот напоминал стило или перьевую ручку. Перо, правда, отсутствовало. Заканчивался предмет тупым стальным наконечником.

На полке под прибором стоял автомобильный аккумулятор фирмы «DELCO». От клемм аккумулятора провода тянулись к заднему торцу прибора. Нет, не детектор лжи. Хотя эти люди могли считать его таковым.

Хайнц говорил энергично, чувствовалось, что ему нравиться рассказывать о том, чем он тут занимается.

— В действительности все очень просто. Это модификация устройства, которое используют неврологи при лечении электрошоком пациентов, страдающих униполярным неврозом. Только у этого прибора разряд гораздо сильнее. Я обнаружил, что боль второстепенна. Большинство людей даже не помнят боли. Что заставляет их говорить, так это отвращение к процессу. Наверное, это можно назвать атавизмом. Со временем я надеюсь написать об этом статью.

Хайнц поднял стило за изолированную резиновую рукоятку, подержал на уровне глаз.

— Этим можно прикоснуться к конечностям, к торсу, к половым органам… но можно вставить в то место… уж простите за грубость… куда не заглядывает солнце. Человек, внутри которого электризовали говно, никогда этого не забывает, мистер Флетчер.

— Вы проделали это с Томасом?

— Нет, — Хайнц осторожно положил стило перед генератором. — Он получил разряд половинной мощности в руку, чтобы понял, с чем имеет дело, а поскольку он все равно отказался говорить об Эль Кондоре…

— Это лишнее, — вмешалась Невеста Франкенштейна.

— Извините. Поскольку он все равно отказывался отвечать на интересующие нас вопросы, я приставил эту волшебную палочку к его виску и он получил еще один разряд. Половинной мощности, ни на йоту больше, прибор очень точный. Но у него начался припадок и он умер. Я думаю, он был эпилептиком. Он страдал эпилепсией, мистер Флетчер? Вы не знаете?

Флетчер покачал головой.

— Тем нее менее, я думаю, причина в этом. Вскрытие показало, что сердце у него здоровое, — Хайнц сложил руки с тонкими, длинными пальцами на груди и повернулся к Эскобару.

Эскобар вытащил сигарету изо рта, глянул на нее, бросил на серый линолеум, растоптал. Потом посмотрел на Флетчера и улыбнулся.

— Все это, разумеется, очень грустно. Теперь я задам вопросы вам, мистер Флетчер. Многие из них, скажу об этом честно и откровенно, из тех, на которые отказался ответить Томас Эррера. Надеюсь, вы не откажетесь, мистер Флетчер. Вы мне нравитесь. Держитесь с достоинством, не плачете, не молите о пощаде, не надули в штаны. Вы мне нравитесь. Я знаю, вы делаете только то, во что верите. Это патриотизм. Вот я и говорю вам, друг мой, будет лучше, если вы быстро и честно ответите на мои вопросы. Мы же не хотите испытать на себе действие машины Хайнца.