Вера Крыжановская-Рочестер - Дочь колдуна Страница 39

Вечером, после ужина, Георгий Львович опять пришел к адмиралу побеседовать об оккультизме и продолжавшей живо интересовать его экскурсии их в подземелье.

– Если это не тайна, скажите мне, пожалуйста, Иван Андреевич, где приобрели вы такие серьезные познания? Признаюсь, я пламенно желаю также научиться понимать окружающие нас тайны. Конечно, я желал бы изучить белую магию, а не черную – науку зла. Располагать злыми, разрушительными силами – опасное дело; можно увлечься местью и дойти Бог знает до чего в минуту гнева, даже до оккультного убийства.

Адмирал от души посмеялся, но потом серьезно заметил:

– Только при вашем полном неведении этой области, друг мой, можно думать, будто я располагаю глубоким знанием. Я, увы, невежда, и только невежда. Но я много читал и достаточно изучал для того, чтобы именно понять, что ничего не знаю и стою только на пороге знания. Но все же во время довольно долгого пребывания в Индии я имел счастье оказать услугу одному старому брамину индусу и мы подружились, а он посвятил меня в различные отрасли оккультной науки. Так, он объяснил мне, что серьезный адепт, желающий изучить и применять силы белой магии, должен предварительно пройти полный курс черной. Понятно, не для пользования ею, а для того, чтобы знать ее и уметь в свое время отражать ее зловредную силу; подобно врачу, изучающему болезни, которые намеревается лечить, и причины, их вызывающие. А вот что сказал он мне еще по поводу тех, кто отдается изучению оккультных наук. Заурядный колдун, познания которого крайне ограничены и отрывочны, схватывает только верхушки черной магии и становится, таким образом, адептом зла, не изучив его основательно; такой человек глубоко несчастен и погибает непременно, если его не спасет какой-нибудь особенно счастливый случай. Силы зла подчиняют его себе, и он становится их рабом, чудовищно опасной и зловредной личностью, каких средневековая юстиция справедливо преследовала и уничтожала без пощады. А между тем судьи того времени, которых столько осмеивали и осуждали, оказывались во многих случаях вполне правыми: убеждения их, – по существу конечно, а не по приемам розыска, – представляют отнюдь не плоды одного только «суеверия», по общепринятому мнению господ историков, и целью их была вполне сознательная борьба с темными силами потустороннего мира. Но, вообще говоря, пройти безнаказанно этот опасный путь может лишь тот, кто изучает мрачные тайны черной магии под руководством мага, властвующего над нечистыми силами; затем и он в свою очередь становится хозяином оккультных сил.

IX

В усадьбе Замятиных стало очень оживленно. Поездки к соседям, пикники и приемы следовали без перерыва. Кроме того, товарищ Замятина по Киевскому университету, а теперь сам профессор приехал на несколько недель к своему приятелю, чтобы отдохнуть на чистом воздухе от своих научных трудов.

Мила принимала участие во всех развлечениях и, казалось, веселилась. Но долгие прогулки, танцы и т. д. утомляли ее, видимо; иногда ее усталый и даже болезненный вид обращал всеобщее внимание. А на следующий день она как будто оправлялась, глаза по-прежнему блестели, губы становились кроваво-красными и тонкий стан, подавленный накануне усталостью, гордо выпрямлялся.

Адмирал был еще в Горках. Он сдался на уговоры радушных хозяев, забыв как будто свои опасения и отвращение к этому месту. Дело в том, что Мила внушала ему совершенно особый интерес к себе. Он изучал ее и следил за ней, в то же время, а дружба с покойным отцом облегчала ему возможность этих наблюдений. К тому же, самые теплые, дружеские отношения установились между адмиралом и Георгием Львовичем. Каждый вечер молодой человек приходил побеседовать с ним перед сном, а тем для разговоров было в изобилии.

Однажды у Милы снова был истощенный, болезненный вид, и г-жа Морель с тревогой следила за ней; но вот после короткой прогулки молодой девушке сделалось дурно. Не без труда удалось привести ее в себя, и – к великому изумлению Филиппа Николаевича, – г-жа Морель убедительно просила его, вместо лекарства, достать стакан крови черной овцы. Послали слугу на деревню купить овцу, а в ожидании этого странного снадобья Мила легла и от истощения уснула тяжелым сном. Убедившись, что она чувствует себя лучше и крепко спит, Екатерина Александровна вернулась на террасу, где были адмирал, Георгий Львович и хозяева.

– Как чувствует себя Мила? – спросила Замятина.

– Лучше. Это один из приступов внезапной слабости, которой она подвержена с детства. Продолжительные обмороки ее, особенно когда она была маленькой, постоянно пугали и тревожили меня, но теперь я уже привыкла, – закончила, вздохнув г-жа Морель.

– Как жаль, что такая очаровательная девушка обладает столь плохим здоровьем. Не пробовали вы лечить ее? – с участием спросил Масалитинов.

– Перепробовано было все, что знает наука. Я советовалась со всеми знаменитыми врачами Европы, но ни одному не удалось не только помочь ей, но даже понять ее болезнь. Я полагаю, что Мила страдает чрезвычайно сильной наследственной неврастенией. Мать ее, моя покойная подруга, никогда не могла оправиться от страшного нравственного потрясения, пережитого незадолго до замужества. Она таяла в течение нескольких месяцев и вскоре после рождения дочери утопилась в припадке сумасшествия. Мила унаследовала от матери совершенно расстроенную и даже несколько анормальную нервную систему; но, на ее счастье, у нее энергичный характер и она чужда всяких предрассудков. Иначе на нее слишком сильно действовали бы и были даже опасны всякого сорта глупые истории, распространяемые необразованными людьми и вызываемые иногда ее странной экзотической красотой.

– Правда, красота Людмилы Вячеславовны совершенно особенная; она так прозрачна, хрупка, бела и притом еще с золотистыми волосами, что ее можно бы принять за фею, если бы… феи существовали, – засмеялся Замятин, и ему вторила Екатерина Александровна.

– Сравнение ваше очень изящно и лестно, – сказала она потом. – Но один старый бретонский пастух, которому, впрочем, я очень обязана указанием превосходного лекарства для Милы, дал ей менее лестное название.

– Ах, расскажите, пожалуйста! Любопытно, что мог старый дурак сказать о таком прелестном создании.

– Охотно расскажу. Вот как это произошло. Жили мы тогда в Бретани, на берегу океана, в деревне, потому что доктор предписал Миле морской воздух и полный покой. Я выбрала уединенное, малопосещаемое место, и наняла дом у одного рыбака. Комфорт был посредственный, но спокойствие полное. Мы проводили на воздухе целые дни, и Мила, которой только что исполнилось семнадцать лет, по-видимому поправлялась и крепла. Но вдруг, без всякой видимой причины, она стала опять слабеть, а когда мы отправились однажды несколько дальше, чтобы осмотреть «дольмены», Мила стала жаловаться на удушье и слабость, а затем упала в обморок. Мы были до воль но далеко от дома, и наш проводник предложил отправиться в ближайшую деревню, первые дома которой уже виднелись вдали. Надо вам сказать, что мы ехали на ослах.