Сергей Челяев - Новый год плюс Бесконечность Страница 39

Они побродили по лесной округе еще с полчаса, а потом Вадим решительно повернул назад. Девица тоже помаленьку захныкала: в своем легком одеянии она порядком озябла. А в часовне ждал теплый очаг и горячий бульон в котелке. Потому обратно из лесу Вадима ноги точно сами несли. Он согрелся и даже слегка вспотел, пока они миновали последний овраг. Никаких крупных следов, в том числе и человечьих, дознавателю не повстречалось. Он вернулся и сразу потребовал обеда.

Позже, сидя возле старого потрепанного сундука, явно оставшегося здесь еще с незапамятных времен, Вадим несколько раз мысленно повторил свой разговор с девицей. Марыся же, пообедав без особого аппетита, снова торопливо забралась под одеяло и теперь помалкивала там, изредка тяжело и весьма нарочито вздыхая. У Вадима же не шли из головы странные слова ведьмы, произнесенные устами Марыси. Что-то там такое было о любви — холодное, острое и несуразное одновременно.

Так, размышляя про себя о повадках злобного чудовища, пан Секунда и заснул. Ему немедленно приснился тихий и ласковый Новый год. И никаких оборотней.

Глава 16

Ведьмино стекло

Арунас ворвался в часовню, как шальной порыв лесного ветра-бурелома. Оглядев всех сидящих, он коротко поклонился Вадиму и, быстро облизнув горячие губы, отчеканил:

— Чертова ведьма! Она идет сюда.

— Где ж твоя ведьма? — спокойно спросил Вадим.

— Кой черт — моя?! Только что миновала дальнюю околицу и сейчас вовсю чешет по деревне.

— Хорошо. Всем изготовиться и ждать. Девицу — в дальний угол. Забросайте одеялами до поры до времени. И погасите все свечи и светильник. Будем ждать.

Через минуту развалина-часовня погрузилась во тьму. Пятрас встал наизготовку за закрытыми дверьми. Арунас занял свое место в засаде, в боковом простенке, узком, но довольно длинном, чтобы там спрятать человек пять крепких физически и широких в плечах. Вадим остался сидеть на стуле посреди главной комнаты. Ясь с воинственным видом устроился подле Марыси, которая тихо дрожала, заваленная кучей одеял и мешков. Ясь проделал ей в мешке отверстие для подсмотра, чтобы девушка могла разглядеть и признать проклятущего оборотня, кем бы он ни оказался.

Неподалеку в своем доме на худой случай ждал сам пан Браславский с десятком мужиков посмелее. Оборотня решили поначалу заманить в часовню, чтоб открылся, а потом уже и порешить. Сигналом для пана Митяя должен был стать зажженный факел на крыше часовни. Там, на чердаке, лежал заранее приготовленный дрын, обмазанный смолой и обмотанный сухой паклей. Едва только Беата приблизится к часовне, по замыслу дознавателей Ясь должен был забраться на чердак с кресалом и ждать приказаний снизу.

В часовне между тем стало совсем тихо. Слышно было только, как где-то под полами шуршит мышь, невесть как очутившаяся в заброшенной и опустошенной каменной коробке, где нечем было поживиться уже много лет. И еще откуда-то из лесу доносился надрывный и печальный плач ночной совы-сплюшки, собиравшейся в скором времени вылететь на освещенные луной поляны кормиться.

Ветер угас, так и не успев родиться, и ветви кустов неподвижно темнели вокруг часовни, скрывая собою подходы к зданию. Впрочем, к дверям вела только одна дорожка, и завершалась она широкой расчищенной площадкой. Там висел на столбе тусклый масляный фонарь, в ночное время больше для приличия, нежели освещения. Однако его света как раз хватало, чтобы, открыв двери часовни, увидеть внутри только темь. В то время как изнутри всякий силуэт на фоне раскрытых дверей казался бы четким и ясным. Старший дознаватель Секунда не собирался пускать ведьму в часовню без предварительной проверки. И очень сомневался, что Беата эту проверку выдержит.

А тем временем по расчищенной от снега дорожке центральной усадьбы шла Беата. Даже в знакомых ей окнах при ее приближении торопливо гас свет, и собаки начинали настороженно и приглушенно побрехивать сквозь стиснутые зубы. Собаки не любили Беату, но предпочитали не задирать ее, чуя иную, недоступную им сущность, а стало быть, и силу. Маленькая старая женщина с опущенными покатыми плечами, сгорбленной фигурой, клюкой в сухонькой руке и котомкой за плечами таила непонятную им опасность. И они только тихо рычали вслед ее тени, которая выросла в поздних сумерках и двигалась впереди самой ведьмы.

Старушка, не обращая внимания на возню и рычание за заборами, неторопливо шла по деревенской улице. Она шла в часовню, не таясь, потому что знала — ее срок пришел.

Огоньки в деревне таяли один за другим, точно гаснущие лесные гнилушки. Беате казалось, что звук ее шагов невыразимо громок и отдается скрипом плотно утоптанного снега от каждого забора, дерева, палисадника. Она знала, что такие иллюзии случаются в предновогодние ночи, и это верный признак приближающихся безумий, охвативших эту округу уже много лет назад. Беата покрепче перехватила лямки заплечного мешка.

На минуту у нее возникло жгучее, почти непреодолимое желание проверить содержимое внутреннего кармана котомки. Там, тщательно завернутые в тряпицу, лежали два человеческих зуба. Те, что принадлежали некогда несчастной Марысе.

Ведьма даже замерла, прислушиваясь к сосущему, неприятному ощущению собственной внутренней цельности, точно схваченной в кокон заклинаниями, наговоренными ею перед тем, как выйти из дома. Но вроде все было в порядке, и тело, и мысли; поэтому ведьма успокоилась и лишь сокрушенно вздохнула, после чего зашагала дальше. Перед нею уже маячил перекресток, за которым густо лежал снег. По этой дороге ныне мало кто ходил, поскольку старая часовня была давно и безнадежно заброшена, лишенная Божьего покровительства и людской заботы. И все же этой тропинкой недавно прошли несколько человек.

Беата вновь остановилась и принялась внимательно изучать следы. Она прикидывала размеры и силу своего возможного противника. Увиденное пока не внушало серьезных опасений. Беата усмехнулась и, подбоченившись, глянула на часовню. Приземистое каменное здание уже темнело неподалеку. Тогда ведьма оглянулась.

Позади лежала деревня. Люди в большинстве сегодня не спали, с трепетом и страхом сидели за столами, боясь даже взглянуть на плотно задернутые оконные занавески. Собаки, все еще вздрагивающие, негромко позванивали цепями и мрачно заползали обратно в укромные конуры. Свиньи, коровы, козы и овцы дремали в стойлах и на скотных дворах, не слыша движения звезд и бега горячей крови в собственных жилах. Но еще были лошади.

Только лошади понимали Беату. Они чувствовали ее сполна, и в их больших, грустных и влажных глазах ведьма всегда видела смесь страха, сочувствия и невероятной, почти космической печали. Они всегда жалели ее, эти лошади, и, наверное, даже отчасти понимали. Ибо лошадям отлично известно, что такое — вынужденная необходимость и умение сдерживать свою кровь. Пусть даже — до поры до времени.