Алена Муравлянская - Страшненькие сказочки на ночь Страница 4

– Да, Евгений Васильевич?

– Ты это… когда нас спасатели найдут. Ты не перебивай меня, знаю, что найдут. Похоронить меня, конечно, похоронят. Только я боюсь, что если вещи тут, в пещере останутся, то и я… останусь. Не забывай меня тут, Петька. Ты… книжку записную мою возьми. С собой. Прям щас вот в кармашек положи, на.

– Хорошо, Евгений Васильевич. Я вас тут ни за что не забуду! И дневник ваш у меня, никуда не денется… Только вы нос тоже не вешайте. Похоронят – не похоронят, это еще бабка надвое сказала.

– Ну, добро, добро… Петька?

– Что, Евгений Васильевич?

– Ты сходи ко входу, проверь? А то мне чудится, звуки, словно люди какие-то там. А вдруг нашли нас?

– Ой, Евгений Васильевич… Холодно так, я только пригрелся. Ладно. Схожу сейчас. Вы это… Вы только меня дождитесь, ладно?

– Дождусь. Дождусь… Иди… Ты, Петька, не переживай. Я теперь всегда с тобой буду. Главное, не забывай меня тут.

Не забывай меня.

Сказочка Марты

Марта собирает чемоданы.

Точнее, один старенький чемодан – трофейный, муж привез с войны, пузатый – чемодан, а не муж (хотя и муж к старости, честно скажем, обзавелся животиком, но очень не любил об этом говорить).

А еще ридикюль, подаренный мамой, почти столетний, с ручной вышивкой мастериц, которых давным-давно нет на свете, а их работа – гляди-ка, вот она, переливается бисером и золотыми нитями, его мама брала на свой первый бал – подумать только, бал! Он хранил мамины, а потом и мартины секреты – записки, душистые платки, порванные браслеты и засохшие цветы, и перешел бы ко внучке, конечно, но у Марты два внука, и оба, балбесы, пока не женились, так что ридикюль отправится с ней, с Мартой, раз уж некому его передать

В чемодан – старенькое крепдешиновое платье с вязанным воротничком, одного будет достаточно, еще, конечно, жемчужная нитка бус – вот удивятся все, когда будут ее искать, ведь жемчуг дорогой и старый, он даже занесен в какой-то важный каталог – редкая форма жемчужин и цвет – и Марта его так любит, что не планирует оставлять, хотя там можно обойтись без украшений, без дневника в тканевой обертке, где лица на выцветших фотографиях, без фарфоровой чайной пары – костяной фарфор, тончайший, с розами, без старенького шерстяного пледа, который согревал ее все эти годы, безо всего: когда она проснулась сегодня утром, она четко это поняла, но собирает вещи из какого-то внутреннего упрямства, «можно обойтись» – это ведь не значит, что нельзя брать с собой?

Марта захлопывает чемодан, достает документы – на квартиру, на дачный домик, на маленькие апартаменты в одном южном городе, это был их с мужем секрет, место, куда можно сбежать ото всех, вот сыновья-то удивятся, кладет их на видное место, чтобы не перерывали квартиру, а нашли сразу.

Проверяет ридикюль – денег на проезд хватает, обязательно монетками, как сказали во сне, смотрит в зеркало, припудривает щеки и идет кормить кошку. Кошка тоже старенькая, на пересчете с кошачьих лет на человечьи она даже старше, чем Марта, но вот взять ее с собой нельзя – во сне строго сказали, что нельзя, и Марта печалится, потому что точно знает – тоже из сна, ведь спросила в нем про это отдельно – что в суете кошка сбежит из дома, будет мыкаться по двору, а потом по улице, совсем домашняя, не приученная ловить мышей и есть из помоек, а когда грянут холода – совсем скоро, через месяц – то просто замерзнет под первым же выпавшим снегом, и Марте жаль ее до слез, но что тут поделаешь….Нельзя так нельзя. Наверное, у котов и людей совсем разные небеса, и от этого Марте нестерпимо грустно.

Марта наполняет миску до краев, проверяет, достаточно ли воды на те два дня, пока в квартиру не ворвутся обеспокоенные сыновья, гладит кошку по редкой шерстке, проверяет, выключен ли газ, гасит свет во всех комнатах и выходит.

Уже темно, но фонари еще светят – осенние улицы, листопад, красота, ветер играет с кронами, словно шепчет что-то Марте, но она пока этого не понимает, но улыбается ему и обещает обязательно полетать вместе с ним.

Проходит через парк – даже собачники уже разошлись по домам, поздно, идет на свет старого кривого фонаря и поднимается на старую трамвайную остановку. Когда-то здесь бегали трамваи – она помнит, как запускали эти маршруты, как молодые рабочие укладывали шпалы и шутили вслед молодой Марте – барышня, барышня, а пойдемте на танцы – а она напоказ хмурилась и грозила им пальцем, хотя губы сами расплывались в улыбке. Но прошли годы, и годы, и годы, и трамвайные маршруты один за другим отменили, и рельсы кое-где достали из земли, а где-то они поросли травой, а шпалы сгнили, так что если не знать, что здесь когда-то ходили яркие вагончики, то никогда не угадаешь, что бетонный остов – это бывшая остановка.

Марта ставит чемодан на пол, прижимает к груди ридикюль и смотрит в темноту.

Еще десять минут.

Она раньше думала – а что будет в эти десять минут? Кого она будет вспоминать? О чем жалеть? Но в голове ее словно играет ветер, и все, о чем она думает, так это о кошке, которая уютно спит в ее кресле, о тепле своего дома, о его вручную связанных ковриках, тарелках на стенах с рисунками других городов, все привезенные из путешествий, и улыбается – как хорошо все-таки получилось, так красиво, так спокойно, без суеты и больниц.

Трамвай приходит вовремя.

Через десять минут Марта слышит тихий звон, откуда-то слева, свет двух фар – трамвай неторопливо выворачивает из темноты, именно такой, какие ходили в пору ее юности, на таких она ездила на свидания и возвращалась домой, поглядывая на часики – успеть бы, пока мама не разозлилась, но трамваи не подводили, и она всегда успевала.

Трамвай подъезжает к остановке – его колеса в тени, и Марта не знает, летит ли он, или под ним оживают, выворачиваются из земли старые рельсы, выпрямляются шпалы – наверное, так, с полетом это было бы… ну, слишком, а Марта во всем любит умеренность.

Двери перед ней открываются. В салоне светло. Несколько мест уже заняты – такие же старички, как она, и кондуктор протягивает ей руку, большая такая дама в фирменном переднике, с буклями на голове, пахнет сдобой и ландышевыми духами, такие были у Марты в юности, первые духи, подаренные ей мамой, и Марта принимает ее руку и поднимается в салон.

Открывает ридикюль, отсчитывает нужное количество монеток – она знает, что когда она заплатит за проезд, двери за ней закроются, и трамвай тронется с места и уже больше не остановится до конечной.

Но Марта не протягивает деньги. Она ссыпает их обратно во внутренний кармашек ридикюля и достает оттуда фотографию кошки – недавнюю, где та уже старенькая, но еще находит силы путать ей вязание, и смотрит на фотографа лупоглазо и недоуменно, вся в красных и зеленых нитках. Кондукторша берет фотографию и глядит – Марта знает, что ей тоже все известно, про то, что кошка сбежит и замерзнет, как известно все про Марту, но что же делать, такова жизнь, но Марта говорит: еще б три дня, за это время я успею ее пристроить, просто сегодня все так быстро – сон и всегда день на сборы – я отвезу ее Марине, ее внуки давно хотели кошку, да и сама она не против, всегда привозит ей эти кошачьи угощения, а если не получится, то Тане, в соседний город – она же совсем молодая, и муж у нее добрый, они оба хотят о ком-то заботится, но раз уж о детях не получается, то хоть о кошке, они хорошие, я их обоих учила в вузе, такие милые ребята, ведь правда?

Кондукторша протягивает Марте фотографию назад, кивает и говорит – басисто, словно пела когда-то в опере контральто – неделя, трех дней не хватит, Марина же сейчас в больнице, лечит больные почки, а Таня с мужем уехали на море, вернутся к выходным. Неделя – кивает Марта и сходит со ступенек вниз, а трамвай захлопывает двери и уезжает, две фары гаснут за поворотом, как и фонарь над мартиной головой, и обратно она возвращается в темноте – благо дорога ей знакома хорошо.

Дома тепло, еще витает запах супа, который она готовила на обед – хоть суп съеден, а кастрюля тщательно вымыта. Кошка удивленно выходит ей навстречу – где была, почему так поздно, и Марта гладит ее по шерстке, снимает пальто, ставит в уголок чемодан и ридикюль, нет смысла разбирать, пусть постоят тут, умывается, влезает в старую просторную ночную рубашку и отправляется в постель, беря кошку в обнимку, и кошка сразу же начинает мурчать, а Марта еще некоторое время лежит и смотрит в потолок, а потом твердо решает – все, пора спать, поздно уже, и сразу же засыпает

Ей еще предстоит насыщенная неделя.

Говорят, если остаться в офисе одному, когда все ушли домой, и пойти перед выходом в туалет, обязательно услышишь в соседней кабинке тихий плач. Если тихонько выйти, не привлекая к себе внимания, то все будет хорошо. Если начать стучать в стену, спрашивать, что случилось, и открывать дверь – то в соседней кабинке вы не найдете никого, только пару длинных светлых волос на полу.