Линкольн Чайлд - Колесо тьмы Страница 4

Пендергаст поклонился и сел.

– Крайне необычная комната, – проговорил он и, выждав небольшую паузу, добавил: – И крайне необычное благовоние.

– Мы хранители монастырских сокровищ: золота, серебра и других эфемерных вещей, которые мир считает богатством. – Монах говорил на безупречном английском, с оксфордским акцентом. – Мы также распорядители библиотеки и собрания религиозной живописи. Благовоние, которое вы упомянули, – это смола дерева доржан-цин. Мы жжем его здесь непрестанно, чтобы не дать прожорливым гималайским червям-древоточцам погубить все деревянные, бумажные и шелковые реликвии.

Пендергаст кивнул, пользуясь возможностью изучить монаха более пристально. Тот оказался стар, но крепок и жилист, на удивление в хорошей физической форме. Его красно-оранжевые одежды плотно облегали тело, голова была выбрита. Ноги босы и почти черны от грязи. На гладком нестареющем лице сияли глаза, излучая ум, тревогу и серьезную озабоченность.

– Вы, без сомнения, задаетесь вопросом, кто я такой и почему попросил вас прийти, – продолжал монах. – Я Тубтен. Добро пожаловать, мистер Пендергаст.

– Лама Тубтен?

– Здесь, во внутреннем монастыре, у нас нет отличительных титулов. – Монах чуть подался вперед, пристально вглядываясь в лицо собеседника. – Я знаю, что ваше жизненное занятие состоит в том, чтобы… не знаю, как это точно выразить… в том, чтобы вмешиваться в чужие дела и исправлять то, что было неправильным, да? Разгадывать загадки, проливать свет на тайны и разгонять тьму.

– Никогда не слышал, чтобы мои задачи формулировались таким образом. Но в принципе вы правы.

Монах опять откинулся назад; на лице его явственно читалось облегчение.

– Это хорошо. Я боялся, что ошибаюсь. – Его голос понизился почти до шепота: – Здесь имеется загадка.

Наступило долгое молчание. Потом Пендергаст сказал:

– Продолжайте.

– Настоятель не может говорить об этом деле напрямую. Вот почему попросили меня. Тем не менее, хотя ситуация сложилась чрезвычайная, я нахожу… затруднительным говорить об этом.

– Все вы были добры к моей подопечной, – ответил Пендергаст. – Я рад возможности сделать что-то для вас – если смогу.

– Спасибо. История, которую я собираюсь вам рассказать, содержит кое-какие подробности секретного характера.

– Вы можете положиться на мое благоразумие.

– Прежде всего расскажу немного о себе. Я родился в отдаленной горной местности, у озера Маносавар на западе Тибета. Мне не исполнилось и года, когда мои родители погибли в горах под снежной лавиной. Чета английских натуралистов, которые проводили обширные исследования в Маньчжурии, Непале и Тибете, сжалилась над столь юным сиротой и неофициально меня усыновила. В течение десяти лет я жил с ними, пока они путешествовали по диким местам, наблюдая, делая записи и зарисовки. Однажды ночью на нашу палатку наткнулась банда солдат-дезертиров. Они застрелили обоих, а потом сожгли вместе со всем их имуществом. Лишь мне удалось спастись. Дважды потерять родителей – можете вообразить себе мои чувства. Одинокие скитания привели меня сюда, в Гзалриг Чонгг. В положенное время я принял монашеский обет и поступил во внутренний монастырь. Мы посвящаем наши жизни глубочайшему духовному и физическому познанию. Нас занимают наиболее общие и наиболее загадочные аспекты бытия. В ходе обучения в Гзалриг Чонгг вы лишь коснулись некоторых из тех истин, в которые мы проникаем неизмеримо глубже.

Пендергаст склонил голову.

– Здесь, во внутреннем монастыре, мы отрезаны от всего. Нам не разрешается смотреть на внешний мир, видеть небо, дышать свежим воздухом. Все сфокусировано на достижении вечного в себе. Это очень большая жертва, даже для тибетского монаха, и вот почему нас здесь только шестеро. Затворникам не позволяется общаться с внешним миром, и я нарушил этот священный обет лишь ради того, чтобы поговорить с вами. Одно это должно создать у вас представление о серьезности ситуации.

– Я понимаю.

– Как у монахов внутреннего храма, у нас тоже есть определенные обязанности. Помимо монастырской библиотеки, реликвий и сокровищ, мы также являемся хранителями… Агозиена.

– Агозиена?

– Самого важного предмета в монастыре, возможно, и во всем Тибете. Он хранился в запертом склепе, вон в том углу. – Тубтен указал на высеченную в камне нишу с тяжелой железной дверью, которая сейчас была приоткрыта. – Все шестеро монахов собираются здесь раз в год, чтобы исполнить определенные ритуалы, связанные с опекой тайника с Агозиеном. И вот в очередную такую встречу в мае, за несколько дней до вашего прибытия, мы обнаружили, что Агозиена больше нет на месте.

– Украден?

Монах кивнул.

– У кого хранится ключ?

– У меня. Единственный ключ.

– И тайник был заперт?

– Да. Позвольте заверить вас, мистер Пендергаст, совершенно исключено, чтобы это преступление совершил кто-то из монахов.

– Простите, если я выскажу свой скептицизм по поводу этого утверждения.

– Скептицизм – это хорошо, – произнес монах со странной силой.

Пендергаст не ответил.

– Агозиена больше нет в монастыре. Если бы он был, мы бы знали.

– Каким образом?

– Это не предмет для обсуждения. Пожалуйста, поверьте мне, мистер Пендергаст: мы бы непременно знали. Никто из здешних монахов не вступил во владение этим предметом.

– Могу я взглянуть?

Тубтен кивнул.

Пендергаст вынул из кармана маленький фонарик, подошел к хранилищу и посветил в круглую замочную скважину, а потом с помощью увеличительного стекла изучил запорное устройство.

– Замок вскрыли отмычкой, – сказал он, выпрямляясь.

– Простите? Как это – отмычкой?

– Отомкнули без помощи ключа. – Пендергаст посмотрел на монаха. – В сущности, взломали, судя по виду. Вы сказали, ни один из монахов не мог его украсть. В монастыре были гости?

– Да, – кивнул Тубтен с тенью улыбки на губах. – Вообще-то, мы знаем, кто совершил кражу.

– Ах вот как. Это намного упрощает дело. Расскажите.

– В начале мая к нам явился некий молодой человек, альпинист. Это было странное появление. Он пришел с востока, с гор на границе с Непалом. Полумертвый человек, пребывающий в психическом и физическом истощении. Профессиональный альпинист, единственный выживший член экспедиции, которая штурмовала непокоренный западный склон Дхаулагири. Лавина, поглотившая остальных, пощадила его. Счастливчик был вынужден изменить маршрут и спуститься по северному склону, а оттуда нелегально пробиваться через тибетскую границу. Три недели шел пешком, а потом полз вниз по ледникам и ущельям, прежде чем вышел к нам. Поддерживал в себе жизнь, питаясь ягодными крысами, которые вполне годятся в пищу, особенно если поймаешь такую, у которой живот набит ягодами. Он был на грани смерти. Мы выходили его. Он американец, его имя Джордан Эмброуз.

– Парень учился у вас?

– Он проявил мало интереса к чонгг ран, что странно: человек определенно обладал силой воли и живостью ума, необходимыми для того, чтобы преуспеть в занятиях не хуже, чем любой уроженец Запада, которого мы видели… помимо женщины, Констанс.

Пендергаст кивнул:

– Почему вы решили, что это он?

Монах прямо не ответил:

– Мы хотели бы, чтобы вы его выследили, нашли Агозиен и вернули в монастырь.

Пендергаст еще раз кивнул:

– Этот Джордан Эмброуз, как он выглядел?

Старый лама поискал в складках одежды, вытащил крохотный свиток пергамента, развязал стягивающие его шнурки и развернул.

– Наш живописец, мастер тханок, по моей просьбе сделал его портрет.

Пендергаст взял пергамент и вгляделся в изображение. Молодой, физически развитый красивый мужчина лет тридцати, с длинными светлыми волосами и голубыми глазами. В лице его сочетались физическая решимость, моральная неразборчивость и высокий интеллект. Примечательный портрет, сделанный незаурядным художником, который сумел ухватить и внешнюю, и внутреннюю сторону личности.

– Он будет очень полезен. – Пендергаст свернул свиток и убрал в карман.

– Вам требуется еще какая-то информация, чтобы отыскать Агозиен?

– Да. Скажите, что означает слово «Агозиен»?

Перемена, произошедшая в отшельнике, была поистине разительной. Лицо его сделалось настороженным, почти испуганным.

– Я не могу, – едва слышно, дрожащим голосом произнес он.

– Это необходимо. Если мне надлежит его вернуть, я должен знать, что это такое.

– Вы меня не поняли. Я не могу ответить вам, потому что… мы не знаем, что это такое.

Пендергаст нахмурился:

– Как такое возможно?

– Агозиен запечатали в деревянный ящик еще в ту пору, когда он был принят нашим монастырем на ответственное хранение тысячу лет назад. Мы никогда не открывали его – это строго запрещено. Священный предмет передавался из поколения в поколение, от Ринпоче к Ринпоче, всегда в запечатанном виде.