Дмитрий Ахметшин - Сердца под октябрьским дождём Страница 4

У меня под рукой нет песка. Но что есть бумага? Дерево, дерево есть жизнь, жизнь происходит из земли, а земля, из которой ушла вся влага, есть не более чем песок. Вот так я посреди ночи стал древним шумером и так же начал с каракуль.

Итак, что произошло?

Песок начал мне помогать!

Я вспомнил. Закрывая за собой дверь, я слышал из парадной урчание. Желудок, переваривающий сам себя, и то звучит музыкальнее. Не скажу, что не слышал этого звука раньше – возможно, слышал. Обычные подъездные звуки, маленькие тайны, которые займут разве что ребёнка. Я не придал ему значения. Тишина в квартире была слишком уж сонной, будто сформировалась под лежащим неподвижно не одно десятилетие камнем. Вечером, перед уходом на работу, я оставил на столе чуть начатый кофе – вбухал туда полбанки сливок и забыл. Я отхлебнул его, чего никогда не делал ранее. Терпеть не могу остывший кофе, но сливки же! Сливки… Чипса сидела в своей клетке, а не на любимом месте на двери. Она возвращается в клетку настолько редко, что одно время я подумывал её продать. Электронные часы показывали 10:07, а примерно через два десятка секунд (за это время я успел подумать в очередной раз, как ненавижу свою работу) – 10:11! Любая из этих мелочей может быть ответом.

Ответом, который я всё равно не пойму ввиду языкового барьера. Всё равно, что показывать дорожные знаки маленькому чернявому папуасу. Что он сможет по ним прочесть?

Не то чтобы я видел на листке бумаги обшарпанные ступеньки парадной, коробку со сливками, часы и темень… хотя нет, темень я как раз видел, жирный клубок, путаницу, в которую превратился грифель моего карандаша, стелясь по бумаге.

Я по-прежнему не могу выбраться. Телефон молчит, стёкла… стёкла окон дрожат от ударов, но не поддаются. Конечно же, по ту сторону меня никто не видит и не слышит. Я РАСКОЛОТИЛ О СТЁКЛА ДВА ЧЁРТОВЫХ СТУЛА И НЕ ОСТАВИЛ ДАЖЕ ГРЁБАНОЙ ТРЕЩИНКИ!

Обломки теперь повсюду. Пальцы кровят и все в занозах. Клянусь, я орал как ненормальный, и если б под окнами остановилась машина с санитарами, я бы сдался им не раздумывая.

Просто хочу знать чуть больше. И я хочу свою жизнь обратно…

Глава 2. Издержки профессии.

1.

Хорь решил отступить, зная, что это увлечение – одно из многих увлечений жены, на которые у него не было билета – рано или поздно пройдёт. Это как хорошая литература… от дрянного писателя – что за ирония! – в том смысле, что, несмотря на дрянной стиль, в неё погружаешься и позволяешь вести за собой. Да и язык после нескольких первых страниц стал ровнее. «Если этот парень действительно в безвыходной ситуации, – подумал Юра, – возможно, он нашёл время сесть, успокоить сердце, хлопнуть стаканчик и всё хорошенько обдумать». Оставалось надеяться, что у него завалялась там бутылочка чего-нибудь горячительного. Если твоя реальность пустилась в неконтролируемый галоп, без волшебного снадобья не разберёшься.

Юра решил, что если так, он вполне способен найти в своём сердце капельку сочувствия. Это привычно и понятно, сочувствие и взаимопонимание от одного пьющего человека к другому.

Наступила череда родительских собраний, где каждый считал своим долгом подойти и заявить: «Мой ребёнок – гений!», либо же – «Мой ребёнок не гений, но…». И та и другая фраза подразумевала необходимость компромисса, который Юрий предлагал как можно более деликатно. Каждый год – одно и то же, каждый день – как кубик Лего, такой знакомый, такой родной, и ты точно знаешь, какой стороной его пристроить в получающуюся конструкцию. Иногда Юрию казалось, что вместо того чтобы добавить ещё один кирпичик к своей монументальной башне, он должен был добавить кирпичик в себя. Что, несмотря на возраст, он всё ещё далёк от идеализированного образа полноценного человека, что жизнь, настоящая жизнь, вместо того чтобы идти протоптанной дорожкой, пробирается лесом, как отряд партизан. Умом он понимал, что такие вопросы задаёт себе львиная часть населения планеты, но такова уж человеческая природа – мечтать об авантюрах, сунув ноги в таз с горячей водой.

Когда становилось совсем невыносимо, он делал себе авантюрные инъекции. В медицинском шкафчике у него были ампулы и с густой, как кровь, чёрной жидкостью, и с прозрачным, резко пахнущим экстрактом кактуса, и приятным лёгким лекарством с шоколадным ароматом… А также почти каждый вечер Юра возвращался домой, звеня бутылками пива в рюкзаке. Он подолгу не пьянел, да и Алёну, похоже, не слишком беспокоила Юрина страсть к спиртному. Может, ей просто всё равно? Думая об этом, Юра чувствовал, что его начинает разбирать смех. Хотелось сделать что-то совсем уж неуместное: прыгнуть на тарзанке с балкона, пойти на улицу и громко, зловеще декламировать стихи, не из школьной программы, а любимого Эдгара Алана По. Такой поступок – Юра был в этом уверен – она бы оценила… И точно так же он был уверен, что никогда не будет на него способен.

Заняв детей какой-нибудь контрольной (десятиклассников сложно, встретив в тёмном переулке, принять за детей, но Юра предпочитал их так про себя называть – чтобы выстроить границу между ними и собой, потому как разница в возрасте была не такая уж и существенная), Хорь прятался за журналом или книгой в мягкой обложке. Он преподавал социологию, литературу, основы экономики, иногда даже русский и историю. Многозадачность в его среде была не то что необходима для молодых учителей, но она ценилась, как основа выживания. Старшие коллеги, которых, конечно, было подавляющее большинство, называли таких как он сколопендрами. Бог знает, откуда пошло это прозвище! Наверное, от какого-то не в меру остроумного учителя биологии.

Биологию Юрий не любил. Она казалась ему излишне натуралистичной, а натуралистичность заставляла голову кружиться. «Это всё твоя душа, – говорила жена. – Невидимая сущность. Она, знаешь ли, на дух не переносит, когда изучают тела, забывая о ней». Юра не верил в существование души. Он был всесторонне развитым и насквозь приземлённым. Он подозревал, что когда-то это разочаровывало Алёну, но потом она смирилась и смогла принять его таким, каков он есть. Или просто сказала себе, что она выше мышиной возни с разводом и разделом имущества. Даже зная, что он при любом раскладе будет вести себя как джентльмен. Это ли не счастье? – думал Юрий. Много ли людей на свете, которые пришли с жизнью к хрупкому соглашению, ничего от неё не ожидая и расточая себя по пустякам?

2.

Вне школы старшеклассники называли его на «ты», и… ну не сказать, чтобы так уж сильно любили. Всё-таки крепкая связь между учителем и его подопечными осталась где-то во времени пионерии и портеров Ленина над классной доской, но по крайней мере Юрий, проявив немного фантазии, мог удерживать их внимание в течение полутора часов.

– Эй, дядь Юра, – однажды спросил его Фёдор Сыромятников из десятого «Г». – Как получилось, что вы стали учителем? Вы не похожи на всех этих.

Под «всеми этими», конечно, подразумевались его коллеги, динозавры школьной науки, знающие свой предмет на четыре, потому что только господь Бог знает его на пять (а знали бы они, как дети ненавидят эту фразу!)

– Сначала мы закончим с причинами чапанного восстания, – сказал Юрий, перевернув страницу учебника и прижав уголок книги пальцем. Фёдор, рыжий парень, всё лицо которого усыпано веснушками издали похожими на прыщи или укусы насекомых, сидел за второй партой у окна и жевал жвачку. Кто-то на «камчатке» вынул из ушей наушники, и в наступившей тишине стали слышны басовые ноты хип-хопа. Класс выжидающе молчал. Конечно, они знали, что он не оставит без внимания вопрос.

– На вас же целая прорва предметов, – продолжал Фёдор. – Вы, типа, кайф ловите, оттого что знаете, что такое монополии или можете перечислить всех членов политбюро сталинских времён? А дома что делаете? Книжки всякие читаете?

– Вами же дыры затыкают, – раздражённо сказал кто-то из девушек, конечно, с задней парты. – Как это можно терпеть? Вы хороший учитель, но очень уж бесхарактерный.

Юрий поискал глазами автора последней реплики. Не нашёл. А если бы и нашёл, то вряд ли сообразил бы что сказать. Значит ли это что девочка права? По-своему, возможно, да, и изъяны в нынешней системе образования те, для кого она предназначена, без сомнения, видят лучше всего.

Вздохнув, он сказал:

– Я никогда не думал, что буду работать учителем.

По рядам пробежал шепоток.

– А кем?

– А кто хочет?

– Унылое занятие – возиться с такими как мы.

Тот же голос с задней парты произнёс:

– Вы отличный учитель! Вы разве не можете попросить для себя какой-нибудь класс? Чтобы быть классным руководителем и вести один предмет.

– Я никогда не хотел быть учителем, – повторил Юрий. Второй вопрос он умышленно проигнорировал. Положительный ответ на него будет самым что ни на есть лицемерием, а отрицательно отвечать не хотелось. – Просто любил читать книги. С самого детства. Не знал, зачем мне всё это было надо, да и сейчас не знаю.