Дом №65 по улице Железнодорожников - Эдвард Ли Страница 4

Сэм вытирал с себя соду, когда ответил:

- Во-первых, позволь мне напомнить тебе, что я действительно убрал свое дерьмо. У меня есть работа. У меня есть машина. Я плачу за квартиру, оплачиваю счета и продукты. А ты ни хрена не делаешь, только сидишь, смотришь телевизор, спишь и ешь пищу, за которую плачу я...

- Я ищу работу! - возразила она, но на самом деле это была слабая попытка оправдаться.

Единственным подходящим местом для работы был торговый центр, и, что ж, ее имя там было запятнано.

- Ты не ищешь нихуя, - сказал Сэм, - и, говоря о хуе, единственное, к чему ты, похоже, способна, это...

- Не говори этого!

- Ты даже не можешь удержаться на работе, продавая корн-доги! Только неудачника уволят из магазина корн-догов.

- Меня не уволили! Меня освободили от работы.

- Да, освободили, потому что ты делала глубокий минет каждому качающемуся члену в этом гребаном торговом центре, - Сэм ехидно поднял указательный палец. - Так что я хочу сказать? Я держу свое дерьмо под контролем. А ты нет. И я должен сказать тебе, Никки, у тебя должно быть какое-то психическое отклонение, если ты думаешь, что я... Что? Прокрался в твою комнату и подрочил на тебя?

- Мне в рот!

- Точно. Я не знал, что сосание члена убивает клетки мозга, но, похоже, так оно и есть.

С Никки было достаточно. Сэм всегда так поступал: вываливал ей на лицо ошибки ее прошлого и при этом вел себя так, будто он - мистер Ответственность. Был только один способ доказать свои обвинения, так что... она просто сделала это.

Никки распахнула халат и бессовестно обнажила свои голые груди, живот и лобок.

Глаза Сэма выпучились, и он выплеснул еще больше соды на стену.

- Ты с ума сошла? Я твой брат! Ты не должна показывать свои сиськи и лобок своему собственному брату!

- Да? Тогда объясни это, чертов лжец! - затем Никки провела пальцем по липким остаткам спермы, которую Сэм так щедро вылил на нее.

Только вот...

- Что объяснить? Что твои сиськи обвисли, а тебе всего двадцать пять лет?

Оскорбление не было услышано, только под воздействием замешательства и даже возмущения Никки. Не возмущения от того, что на нее кончают, а возмущения от противоречия: там, где, как она знала, была сперма, теперь ее не было. Что за... что за черт? Ее руки отчаянно забегали по грудям и животу, но ничего не было. Ни влаги, ни липкости... Hичего. И когда она нащупала внутри халата следы влаги... Hичего. Это невозможно! За время своей работы в качестве "королевы проглота" Никки кое-что узнала о сперме. Она не испаряется, как вода. Она не исчезает просто так. Всегда что-то оставалось - слабая, клейкая вязкость или тяжелая сырость, а если она полностью высыхала, то всегда оставалась заметная корочка - которую некоторые девушки называли "остатками!" - но не здесь, не сейчас. Бесплодный и неловкий осмотр Никки не выявил никаких материальных свидетельств того, что, как она знала, было на ней всего несколько минут назад. Она была так же "чиста от спермы", как если бы только что приняла душ, и...

Если подумать...

...это сопливое противное послевкусие, которое, казалось, всегда длилось часами, теперь отсутствовало во рту.

Лицо Никки стало свекольно-красным. Она натянула халат.

- Черт возьми, Сэм, это... это... это... она должна была быть...

- Да, Эйнштейн, это был сон, и у тебя нет причин называть меня больным на всю голову, когда ты сама мечтаешь о том, чтобы получить полный рот орехов своего брата. А теперь иди спать, тупица. А завтра подумай о поиске работы.

Глаза Никки дрогнули.

- Сэм, мне очень жаль. Я не знаю, что сказать. Просто я могла бы покля...

- Возвращайся в постель!

И Никки так и сделала, еще больше запутавшись в своих мыслях.

* * *

Но, следующая ночь была еще хуже. Никки лежала обнаженная на матрасе и спала, но постоянно вздрагивала. Часть ее сознания была словно привязана к ней, но как она ни старалась, она не могла проснуться, открыть глаза или сделать даже слабое движение руками и ногами. И вместе с этим беспробудным параличом пришло осознание, которое невозможно было развеять: она была не одна в комнате.

Она почувствовала, что кто-то стоит у кровати и смотрит вниз. Этим "кем-то" должен был быть Сэм, так и должно было быть, потому что, даже находясь в тяжелом сне, Никки знала, что в доме больше никого нет. Она попыталась потянуться вверх и вправо, чтобы дотронуться до него, ощутить хоть какое-то свидетельство его физического присутствия и тем самым подтвердить, что она действительно не спит, но ее рука лежала неподвижно, как конечность манекена. Только подергивались ее пальцы.

Она почувствовала ужасный запах. Это был слабый запах, но настолько неописуемо ужасный, что мышцы ее желудка запульсировали, и, когда что-то рвануло вверх, она поняла, что ее сейчас вырвет.

Но вместо этого...

Что-то ударило ей в лицо, как ведро горячего, густого супа, и в тот же миг вырвало, нo не Никки, а кого-то другого. Рвота, да, прямо ей в лицо, и с такой силой и объемом, что она поняла: это должно быть сон, кошмар, потому что никого не могло так сильно вырвать. Прежний слабый запах сменился вонью, которая была хуже экскрементов, мочи, гнойных бинтов и выделений на дне помойки мясного рынка в самый жаркий день лета, смешанных в один большой гуляш ужаса. Овсянка из ада может быть одной из аллюзий. Никки билась в конвульсиях под отвратительным потоком, один порыв, второй, третий, четвертый - длиннее первых трех вместе взятых.

Тяжело дыша, она выплюнула то, что попало ей в рот, и тут же ее вырвало, только тут она поняла, что ее бедра дергаются, как электроды, прикрепленные к лягушачьим лапкам, а причиной дерганья является какой-то органический предмет, резко извивающийся внутри ее влагалища. Когда она попыталась открыть глаза, то не смогла, и точно так же она оказалась абсолютно неспособна закричать, потому что теперь она знала, что все это не может быть списано на сон. И это она тоже знала: кто-то засунул руку в мою "киску", и это не Сэм!

Этого не могло быть, потому что у Сэма не было рук больше фута длиной,