Улей - Тим Каррэн Страница 4

мог слышать, как ЛаХьюн сказал именно это: "Господа, я очень взволнован перспективами этого колоссального открытия". Да, именно так он и сказал бы. Хейс покачал головой. ЛаХьюн, он был таким. Деннис ЛаХьюн был администратором NSF, который руководил станцией Харьков летом и зимой. Его работа заключалась в том, чтобы все работало, чтобы ресурсы не тратились впустую, чтобы все было правильно и ясно.

Ага, подумал Хейс, местный укротитель, педант и мудак из NSF. Это был ЛаХьюн. Директор, управляющий кучей непослушных, свободомыслящих студентов, так сказать. У ЛаХьюна было ненамного больше индивидуальности, чем у обычного витринного манекена.

Линд сказал: "Не могу поверить, что он не пришел посмотреть, что у нас здесь. Это вроде как его работа".

- Да ладно, Линд, - ответил ему Хейс, - у него есть дела поважнее, например, считать карандаши и следить за тем, чтобы мы не использовали слишком много скрепок.

Гейтс усмехнулся.

Вода, текущая с этой неправильной глыбы льда, собиралась в ведра, помеченные для последующего изучения. Кап, кап, кап.

- Пробирает, не так ли? - спросил Линд, - Как в том фильме... ты видел этот фильм, Хейс? Там, на Северном полюсе, а может быть, это было на Южном, нашли инопланетянина в куске льда, и какой-то долбоеб накинул на него электрическое одеяло, и он оттаял, бегает по лагерю и сосет у всех кровь. Думаю, тот парень играл в Gunsmoke[6].

Хейс сказал: "Да, видел. И как бы пытаюсь не думать об этом".

Гейтс улыбнулся, отложил цифровую камеру в сторону. Со своей большой косматой бородой он больше походил на горца, чем на палеонтолога. - О, мы тут нашего друга размораживаем, парни, но это будет не случайно. И не волнуйтесь, это существо уже очень давно мертво.

"Знаменитые последние слова", - сказал Хейс, и все засмеялись.

Кроме Линда.

Они потеряли его где-то по дороге.

Он застыл, глядя на существо во льду, слушая как капает вода, и это, казалось, производило на него такое же впечатление, как зов сирены: его глаза были неподвижны и широко раскрыты, губы шевелились, но слов не было. Он простоял так минут пять, прежде они заметили это, и к тому времени он выглядел так, как будто был в трансе.

Хейс спросил: "Линд... эй, Линд... ты в порядке?"

Он только покачал головой, его верхняя губа приподнялась в ухмылке: "Этот чертов ЛаХьюн... думает, что он главный, но у него нет яиц прийти и посмотреть на это... это чудовище. Ублюдок, вероятно, на линии со своим начальством NSF в МакМердо, хвастается, рассказывает им все об этом. Но что он знает о нем? Если вы не стоите здесь и не смотрите на него, не чувствуете, как оно смотрит на вас, как вы можете знать об этом?"

Хейс положил руку ему на плечо: "Эй, расслабься, Линд, это просто окаменелость".

Линд стряхнул руку: "О, и это все? Ты хочешь сказать, что не чувствуешь, как эта штука смотрит на тебя? Иисус, эти глаза... эти ужасные красные глаза... они проникают прямо внутрь тебя, заставляют тебя чувствовать, заставляют хотеть что-то делать. Ты говоришь мне, что не чувствуешь его здесь? - он тер виски, месил их грубо, как тесто, - Разве ты не чувствуешь, о чем оно думает? Разве ты не чувствуешь, как оно проникает в твою голову, желая украсть твой разум... желая сделать из вас что-то, не то, что вы есть? О господи, Хейс, это... эти глаза ... эти чертовы глаза... они открывают вещи в твоей голове, они..."

Он остановился, тяжело дыша, задыхаясь как выброшенная на берег рыба. Лицо было мокрым от пота, глаза вылезли из орбит, жилы натянулись на шее. Он выглядел так, будто был на грани полной истерики или, может быть, старого доброго инсульта.

"Тебе лучше отвести его в жилой блок", - сказал Гейтс.

Они все смотрели на Линда, думая о чем-то, но не говоря ни слова. Из мумии выпал кусок льда, и Хейс напрягся от звука. Этого было достаточно, ей-Богу, более чем достаточно.

Он помог Линду надеть парку и подвел его к двери. Когда Хейс собрался открыть ее, Линд повернулся и посмотрел на ученых: "Я не сумасшедший, мне все равно, что вы думаете. Но вам лучше слушать меня, и слушать хорошо, - он ткнул дрожащим пальцем в мумию, - Что бы вы ни делали, что бы ни делал любой из вас... не оставайтесь наедине с ней, если желаете себе добра, не оставайтесь здесь наедине с ней..."

Затем они вышли наружу.

"Что ж, - сказал Брайер, - хорошо".

Ветер сжал хижину в кулак, встряхнул ее, заставив замигать верхние фонари, и почти на секунду они оказались в темноте вместе с этой штукой.

И, судя по выражению лиц, их это мало беспокоило.

4

На Южном полюсе было много лагерей. Собрание изъеденных костей, разбросанных по замерзшим склонам и низинам, словно язвы и раны на древней шкуре зверя. Но лишь горстка из них была обитаема, когда зима показала свои холодные белые зубы.

Харьков был одним из немногих.

Всего лишь еще одна обшарпанная исследовательская станция, ее многочисленные здания похожие на скелеты без мяса, поднимающиеся из черного льда и дрожащие под пеленой задувающей белизны. Пустынное и богом забытое место, где никогда не всходило солнце и не прекращал кричать ветер. Такое место, которое заставляет тебя втянуться в себя, свернуться, как мокрица, и сжаться, ожидая, когда закончится ночь и начнется весна. Но до этого времени ничего не оставалось делать, кроме как ждать и томиться днями, которые были ночами, и придумывать себе занятие.

Чего вам не хотелось, так это думать о древних, отвратительных существах, эксгумированных из полярных могил. Существах, предшествовавших человечеству, бог знает на сколько миллионов лет. Существах, которые свели бы вас с ума, если бы вы увидели, как они ходят. Существах со сверкающими красными глазами, которые, казалось, проникают внутрь тебя и шепчут злобными голосами, наполняя разум поглощающими чуждыми тенями.