Антон Зырянов - Я живой! Страница 4

Кто не знает Шныря? Да никто не знает. Кому нужен пронырливый, хитрый попрошайка? А Шнырь себе цену знал — не было у него особых навыков, которые помогли бы ему выжить за стенами «Оплота». Стрелял он хреново, дрался — еще хуже. Все, что умел Шнырь, так это клянчить, да карманы у налакавшихся посетителей чистить.

Ну и что с того, что Общак не пополняет? Он сам-то еле-еле концы с концами сводит, чтобы еще и женщин с детьми кормить. Они — балласт. У мира нет шанса — у него теперь новые хозяева. И лучше не пересекать им дорогу, а прожить еще столько дней, сколько получится.

Дети… Что ему, Шнырю, за дело до детей, если его самого может не стать. Попрошайка не был религиозен и о спасении души не задумывался, довольствуясь лишь спасением тела.

Шнырь выбежал из «Простреленной головы» и пнул валявшуюся на растрескавшемся асфальте жестяную банку. Та с грохотом врезалась в стену. Настроение было мерзким, и во всем виновата эта сука… Сидит там со своим хахалем, курит. Бармену две банки гороха отвалили, да сигаретку на чай оставили… Сука и мудак… ненавижу!

Шнырь знал, как отомстить. Пока удачливые ходоки заправляются поганым пойлом в баре, попрошайка решил рассказать об обеспеченных посетителях Марату — предводителю обитавшей неподалеку банды.

«Ну, тварь», — злорадно думал коротышка, предвкушая скорую расплату. — «Ты ответишь за моё унижение».

Хищник.

Под стенами «Оплота».

По следу.

Хищник вжался в стену, избегая света прожектора. Стрелки на вышках свое дело знали и палили во все, что движется, а получить порцию свинца дважды за лень — перспектива не из приятных.

Двое мертвяков с простреленными головами почти синхронно подломились в коленях и рухнули на мокрую землю. Начинался дождь, а значит, у Хищника было больше шансов пробраться в «курятник» (так он прозвал про себя оборонительную базу людишек).

План был прост, но ни одного бродячего трупа поблизости не было, а выходить из своего укрытия Хищник не решался — был риск, что его обнаружат и подстрелят…

Слева раздался полу-хрип, полу-рык. Из-под вороха размокших коробок, что были навалены прямо под стеной, выбирался мертвяк — относительно свежий и двигался он не так заторможено, как обитатели торгового центра. Зараженный тупо уставился на гиганта, прижавшегося к стене, да так и замер, не мигая.

Хищник бесшумно скользнул, прижавшись к холодному шершавому цементу, и подхватил ошарашенного мертвяка под мышки.

«Первый пошел», — пронесся в голове у Хищника обрывок анекдота из прошлой жизни. Он схватил мертвяка, присел на ногах, напрягая все мышцы… Рывок — импровизированный снаряд перелетел через высокий забор базы…

«Скоро начнется…»- подумал хищник и отыскал взглядом еще одного мертвяка, чей силуэт был едва различим за косыми линиями дождя…

«Я должен её снова увидеть…»

Мутант припал к земле и невероятно быстро пополз в сторону следующего «снаряда».

— Марат, да я тебе говорю, верное дело! — Шнырь аж приплясывал вокруг стола, за которым сидел грузный главарь. — Они уже налакались, еле на ногах стоят. У чижика того — полный рюкзак консервов, а девка курит так, как будто у нее в загашнике пара блоков спрятана. Да и не местные они, за них Дед и не спросит…

— Не понимаю, Шнырь, — протянул Марат и холодно посмотрел в глаза побирушке. — Какой тебе прок с того, что мы эту парочку обуем? В долю тебя все равно никто не возьмет. Тебе-то что с того, что мы, как ты утверждаешь, обогатимся?

— Ну… — Шнырь на секунду задумался — признаваться в том, что его прилюдно «опустила» какая-то «мокрощелка», а его и без того ущербное самолюбие требовало мести, ему не хотелось. — Думал, может за мою… кхм… услугу… ты мне долг спишешь?

— Хм… Эй, Ринат! — крикнул предводитель уличной банды, и в дверной проем кабинета заглянул здоровенный лысый детина.

— Звали, Марат Ахметович?

— Напомни, Ринатик, сколько нам товарищ Шнырь в карты-то продул?

Здоровяк вошел в кабинет и достал из замызганной тканевой сумки-планшета тетрадь.

— Тааак… ага, Шнырь. В каком эквиваленте, шеф?

— Ну, пусть в «макаронах»* будет.

— Если в «макаронах» — около двухсот.

— По мелкому не играешь, а? — спросил главарь Шныря. Тот затравленно посмотрел на тетрадку в руках плечистого Рината. — Давай так, если твои… кхех… друзья… упакованы по полной, сразу тебе пол долга прощу… А если нет — тебя Ринатик на перо посадит.

Лысый здоровяк хохотнул, хотя Шнырь в словах Марата ничего смешного не уловил.

Отставной полковник внутренних войск Васильев Дмитрий Дмитриевич, или попросту Дед, как его называли про себя обитатели базы «Оплот», сидел в своем любимом кресле, прикрыв газа. В руке он грел бокал с драгоценным, по нынешним меркам, напитком — трехзведочным армянским коньяком. Все дела в «Оплоте» на сегодня закончены, можно и расслабиться. Таких баз, как его, по городу было несколько, но первой была именно «Оплот» — детище Васильева. Под его руководством бывший оптово-строительный рынок превратился в неприступный форт.

Расположение бетонных зданий, в которых раньше торговали стройматериалами, сантехникой, дверьми и прочим хламом, было идеальным — сплошным кольцом строения закрывали территорию рынка.

На территорию рынка можно было попасть через один из трех проходов, которые Васильев быстро превратил в КПП.

Пару лет обнаруживались, конечно, дыры в защите — ходячие трупы находили лазейки и пробирались на территорию базы. Но Дед был опытным и, самое главное, талантливым руководителем. Именно его жесткий и оперативный контроль не позволял распространиться заразе и, что самое важное, панике.

Теперь «Оплот» был самостоятельным анклавом посреди мертвого города. На базе проживало почти полторы тысячи человек: здесь можно было найти ночлег, поторговать, развлечься. На територии «Оплота» располагались теплицы, рос картофель, а предприимчивые калмыки даже кур разводить сподобились: чем кормили, непонятно, но прибыль приносили хорошую — Дед был сторонником справедливого налогообложения (в основном, справедливого с его точки зрения, но никто не возражал — себе дороже). Жизнь наладилась — не забывай только электрикам* вовремя платить.

Васильев допил остатки коньяка, плеснул себе еще бесценного напитка и поднес к носу сигарету. Старик прикрыл глаза и вдохнул аромат дрянного табака. О чем жалел отставной полковник? Жену он похоронил через месяц после того, как сын погиб на Кавказе.