Линкольн Чайлд - Реликварий Страница 4

Медэксперт пробежал глазами запись. Неожиданно он выпрямился:

– Извлечено из Протоки Гумбольдта. Боже всемогущий! – Он покосился на ящик с хирургическими перчатками, размышляя, не стоит ли натянуть ещё пару, но все же решил этого не делать. – Хм-м-м. Обезглавлен… Голова пока не обнаружена… Никакой одежды, однако там, где когда-то была талия, имеется металлический пояс…

Он осмотрел останки и глянул на бирку, которая теперь свешивалась со стола.

– Что же, посмотрим. – Он взял пакет.

В пакете оказался золотой пояс с украшенной топазом пряжкой в стиле Уфицци. Падельски знал, что пояс уже прошел через лабораторию, но трогать его без дела все же не рекомендовалось. На внутренней стороне пряжки патологоанатом увидел номер.

– Дорогая штучка, – сказал он, кивая в сторону пояса. – Скорее всего это пещерная женщина. Или пещерный трансвестит. – И судмедэксперт опять громогласно загоготал.

– Нам следует проявлять больше почтения к усопшим, доктор Падельски, – сурово произнесла Рокко.

– Конечно-конечно. – Он отложил сопроводиловку и, поправив расположенный над столом микрофон, сказал: – Шейла, дорогая, тебя не затруднит включить магнитофон?

Как только щелкнул выключатель, голос медика неожиданно стал сухим и профессиональным.

– Говорит доктор Луис Падельски. Сегодня второе августа. Время двенадцать ноль пять. В работе мне ассистирует Шейла Рокко, и мы приступаем к исследованию… – он посмотрел на бирку: – …номера А-1430. Мы имеем обезглавленное тело, практически полностью скелетизировавшееся… Шейла, не могла бы ты его выпрямить? …длиной примерно четыре фута восемь дюймов. Если добавить утраченный череп, то мы получим что-то около пяти футов и шести-семи дюймов. Переходим к определению пола. Таз широкий. Итак, мы имеем дело с женщиной. Поясничные позвонки в норме, следовательно, ей менее сорока лет. Трудно определить, сколько времени она находилась в погруженном состоянии. Присутствует ярко выраженный запах… м-м-м… канализации. Кости имеют оранжево-бурый окрас, как будто их длительное время выдерживали в грязи. В то же время сохранилось достаточное количество соединительной ткани, удерживающей костяк. Имеются обрывки мышечной ткани вокруг суставов бедренных костей, а также на крестце и седалищных костях. Материала для анализа крови и ДНК более чем достаточно… Ножницы, пожалуйста. – Отрезав кусочек мышечной ткани и положив его в пакет, медик продолжил: – Шейла, не могла бы ты перевернуть таз набок? Теперь смотрим дальше… скелет сохранился практически полностью, если не считать отсутствия черепа. Похоже, не хватает и второго шейного позвонка… остальные шесть позвонков шейного раздела на месте… утрачены два ребра и вся левая ступня.

Закончив описание скелета, Падельски отодвинулся от микрофона.

Он неспешно подобрал нужный инструмент, отделил плечевую кость от предплечья, склонился над позвоночником и взял с него несколько образцов ткани.

– Пилу! – коротко бросил врач, надевая одноразовые защитные очки.

Шейла передала ему небольшой прибор, приводимый в действие сжатым азотом. Падельски включил пилу и подождал, пока двигатель наберет обороты. Когда алмазное лезвие прикоснулось к кости, раздался пронзительный писк: казалось, будто в прозекторскую влетел огромный разъяренный комар. Звук принес с собой вонь костной пыли, сточной ямы и разложившегося спинного мозга.

В помещении запахло смертью.

Взяв несколько образцов, доктор передал их Шейле.

– Мне потребуются микросрезы и их стереофотографии в большом увеличении. – Он отошел от стола и выключил магнитофон.

Рокко записала это требование на пакетах с образцами.

Раздался стук в дверь. Медсестра вышла из комнаты. Вскоре она заглянула в дверь:

– Произведено предварительное опознание. По поясу. Это – Памела Вишер.

– Памела Вишер из светской тусовки? – переспросил Падельски, стягивая защитные очки. – Боже…

– Кроме того, есть ещё один скелет. Из того же места.

Падельски уже направился к раковине, чтобы снять перчатки и вымыть руки.

– Еще один? – раздраженно спросил он. – Какого дьявола они не притащили его сразу? Я мог бы положить их бок о бок и обработать одновременно.

Он бросил взгляд на часы. Пятнадцать минут второго. Проклятие! Жареный цыпленок откладывается как минимум до трех. Еще минута – и он упадет в голодный обморок.

Двери распахнулись. В прозекторскую вкатили второй скелет. Падельски включил микрофон и отправился за очередным стаканчиком кофе.

– И этот без головы, – сказала Рокко.

– Ты что, шутишь? – Падельски подошел к скелету, посмотрел на него и так и застыл, не донеся кофе до рта.

– Что за?.. – он опустил стакан и молча уставился на скелет. Потом, быстро отставив кофе в сторону, он подскочил к столу, согнулся над скелетом и пробежал кончиками пальцев по одному из ребер.

– Доктор Падельски…

Доктор резко выпрямился, подошел к магнитофону и решительно вырубил его.

– Прикрой останки и вызови доктора Брамбелла. И никому ни слова. Никому!

Шейла замерла, с изумлением глядя на скелет, и широко раскрыла глаза.

– Шейла, дорогая, я прошу все сделать немедленно.

3

Телефонный звонок ворвался в тишину крошечного музейного кабинета. Марго Грин, сидя за экраном компьютера, с виноватым видом откинулась на спинку стула. Короткая прядь каштановых волос упала ей на глаза.

Телефон зазвонил снова. Она чуть было не подняла трубку, но вовремя одумалась. Наверняка кто-нибудь из отдела обработки информации. Сейчас опять будут ныть, что её программа занимает слишком много времени центрального процессора. Марго устроилась поудобнее и стала ждать, когда наконец умолкнет телефон. Мышцы ног и спины приятно побаливали после вчерашних занятий в оздоровительном центре. Взяв со стола ручной эспандер, она принялась сжимать его привычным, уже почти инстинктивным движением. Еще пять минут – и программа будет выполнена. После этого могут жаловаться сколько угодно.

Она знала о проекте снижения расходов, согласно которому обработка больших программных пакетов требовала предварительного разрешения. Но это означало, что программу удастся запустить только после бесконечной переписки по электронной почте. А результат требовался немедленно.

По крайней мере Колумбийский университет, в котором она преподавала, прежде чем согласилась занять пост помощника смотрителя в Нью-Йоркском музее естественной истории, не бился в перманентной судороге бюджетных сокращений. И чем хуже было финансовое положение музея, тем больше он увлекался не существом дела, а показухой. Марго успела заметить, что уже началась подготовка к сенсационной выставке будущего года – “Бедствия ХХI столетия”. Бросив взгляд на экран, чтобы проверить, как обстоят дела с программой, она отложила эспандер, потянулась за сумкой и извлекла оттуда свежий номер “Нью-Йорк пост”. “Пост” и кружка черного кофе “Килиманджаро” стали для неё ежедневным утренним ритуалом. В агрессивной, напористой журналистике была какая-то свежесть. Кроме того, Марго знала, что её старый приятель Билл Смитбек поднимет страшный хай, если она пропустит хоть один опус об очередном страшном убийстве в Нью-Йорке.