Стивен Кинг - Взаперти Страница 4

— Грюнвальд, — поздоровался Кертис.

Хватит с него и такого приветствия; после того что Паскуда сделал с Бетси, большего он не заслуживал. Кертис остановился футах в десяти от соседа, чуть расставив ноги над лужицей. Грюнвальд стоял в такой же позе. Кертису пришло в голову, что это очень кинематографично — именно так заклятые враги в ковбойских фильмах решают свои дела на единственной улице города-призрака.

— Здор́ово, сосед! — повторил Грюнвальд и рассмеялся.

Подозрительно знакомый смех… Ну и что? Разумеется, Кертис слышал, как Грюнвальд смеется. Вот только когда… За спиной Паскуды, напротив трейлера и неподалеку от служебного автомобиля стояло несколько биотуалетов; их основания уже заросли травой и цветами. Землю перед ними размыло дождевыми потоками (днем на Черепашьем острове природу часто обуревал гнев), и получилась канава, еще немного — и ручей. Поверхность стоячей воды затянуло пылью и пыльцой, так что она почти не отражала голубое небо. Будки накренились вперед, словно могильные плиты от мороза. Видно, строителей здесь работало немало, потому что был и пятый туалет, только он уже перевернулся и лежал в канаве дверцей вниз. Последний штрих в картине полной разрухи, доказывающий, что проект Грюнвальда — безумный с самого начала — с треском провалился.

Одна ворона слетела с лесов вокруг недостроенного банка и полетела по голубовато-белесому небу, каркая на двух людей внизу. В высокой траве безразлично жужжали насекомые. Кертис вдруг почуял запах туалетов. Давно же их не чистили!

— Грюнвальд, — повторил он и добавил (поскольку теперь это было необходимо): — Что тебе нужно? Ты хотел поговорить?

— Сосед, нужно не мне, а тебе.

Паскуда опять засмеялся и внезапно умолк. Тут Кертис понял, где он слышал этот смех: в конце голосового сообщения, оставленного Грюнвальдом. Не всхлип, а сдавленный смешок. У Паскуды был больной вид. Не просто больной — безумный.

Конечно, он спятил. Потерял все, что имел, и спятил. А ты приперся сюда один-одинешенек, олух. Чем ты думал?

После смерти Бетси Кертис вообще мало думал. Ему все было безразлично. Но тут уж стоило поднапрячь мозги.

Грюнвальд улыбался. Или скалился?..

— Смотрю, ты без шлема, сосед. — Он покачал головой, по-прежнему улыбаясь, как полоумный. Немытые волосы упали ему на уши. — Жена не отпустила бы тебя без шлема, но у таких, как ты, жен не бывает. Только собаки.

Последнее слово он растянул на манер геев: соба-аки.

— Пошел ты, Грюнвальд. Я сваливаю, — сказал Кертис.

Сердце так и рвалось у него из груди, но голос вроде бы не дрогнул. Почему-то Кертису было очень важно, чтобы Грюнвальд не заметил его страха. Он уже хотел повернуться и уйти, но Паскуда еще не закончил:

— Я подумал, участок Винтона может вытащить тебя из дома. Но я точно знал: если упомянуть твою гнусную псину, ты прикатишь как миленький. Кстати, я слышал ее скулеж. Когда она влетела в забор. Тварь блудливая.

Кертис потрясенно обернулся.

Паскуда кивал, жидкие волосы облепили белое улыбающееся лицо.

— Ara. Я подошел и смотрел, как она корчится. Мешок с глазами, мать ее.

— Ты говорил, тебя не было дома, — проронил Кертис тонким, почти мальчишеским голосом.

— Ну так я соврал, сосед! В тот день я рано вернулся от врача. Настроение было скверное: пришлось ему отказать, а он так долго уламывал меня на химиотерапию. Потом я увидел, как твоя псинка задыхается в луже собственной блевотины, и повеселел. Есть на свете справедливость, есть! — подумал я. Изгородь была пустяковая, напряжение низкое — коров отпугивать, тут я тебе не соврал. Но дело свое она сделала, верно?

Тут Кертис Джонсон прочувствовал все сполна, хотя минуту назад был в полной и, быть может, сознательной растерянности. Стиснув кулаки, он шагнул навстречу Паскуде. Он ни с кем не дрался с третьего класса, но сейчас ему захотелось кого-нибудь ударить. Ударить Паскуду. Насекомые по-прежнему безучастно жужжали в траве, солнце палило — ничто в мире не изменилось, кроме Кертиса. Его равнодушие исчезло без следа. У нею появилось по крайней мере одно желание: бить Грюнвальда, пока тот не начнет харкать кровью, плакать, корчиться от боли. Кертису хватит сил. Грюнвальд на двадцать лет старше, он болен. Когда он свалится на землю — желательно в грязную лужу и со сломанным носом, — Кертис скажет: «Это тебе за мою псину. Сосед».

Паскуда попятился и вытащил из-за спины здоровенный ствол.

— Стой на месте, сосед, или я прострелю тебе башку.

Кертис замер не сразу. Пистолет в руке Грюнвальда показался ему ненастоящим. Смерть от пули? Нет, это немыслимо. Но…

— «Хардболлер» сорок пятого калибра, — сказал Грюнвальд, — заряженный пулями с мягким наконечником. Купил его, когда последний раз ездил в Вегас. Сразу после ухода Джинни. Хотел ее застрелить, но потом раздумал. Что с нее взять? Обычная шлюха-анорексичка с силиконовыми сиськами. Ты — другое дело, Джонсон. Ты злобный и опасный тип. Свирепый колдун, пидор-ведьмак, вот ты кто.

Кертис наконец замер.

— Теперь ты, как говорится, в моей власти. — Паскуда расхохотался и умолк, опять всхлипнув. — Мне даже необязательно метить тебе в сердце, Джонсон. Пушка мощная, так мне сказали. Хоть в руку попаду — ее вырвет с корнем, и ты все одно сдохнешь. А если в живот? Кишки отлетят на сорок футов. Хочешь попробовать? Хочешь попытать счастья, козел?

Кертис не хотел пытать счастья. Истина открылась ему запоздало, но во всей красе: его выманил сюда чокнутый маньяк.

— Чего тебе надо? Я сделаю что угодно, — Кертис сглотнул. В горле что-то щелкнуло, как у насекомого. — Хочешь, остановлю тяжбу по делу Бетси?

— Не называй ее Бетси. — Паскуда направил дуло ему в лицо — очень большое дуло. Кертис вдруг осознал, что умрет, прежде чем услышит выстрел. Может, успеет заметить пламя на конце ствола. Еще он понял, что вот-вот обмочится. — Зови ее «моя жопомордая псина».

— Моя жопомордая псина, — сразу повторил Кертис, не чувствуя ни малейших угрызений совести.

— А теперь скажи: «Я обожал лизать ее вонючую дырку», — велел Паскуда.

Кертис промолчал. Слава богу, у меня еще осталась гордость. И потом, скажи он это, Паскуда придумает что-нибудь похлеще.

Грюнвальд ничуть не расстроился.

— Ладно, я пошутил, — сказал он, махнув стволом.

Кертис молчал. Часть его мозга разрывалась от страха и смятения, но другая работала так четко, как не работала со смерти Бетси. И даже дольше. Этой частью он обдумывал вероятность собственной гибели.

Вдруг я больше не съем ни единого кусочка хлеба? При этой мысли обе части его мозга слились в одном чудовищно сильном желании — выжить.