Джо Шрайбер - Без окон, без дверей Страница 4

Снаружи дом выглядел абсолютно нормально.

«Эти слова написал мой отец», — подумал Скотт, и по телу до кончиков пальцев пробежал ток низкого напряжения. Сам того не сознавая, он продолжал читать:

Они шли к нему через лес по проселочной дороге целую милю, и Фэрклот ничего толком не видел, пока агент по продаже недвижимости не остановился, отпирая железные ворота. Дом представлял собой усталый пережиток старых времен — как минимум столетней давности, — с распростертыми крыльями, слуховыми окнами, портиками, пристроенными впоследствии, как бы спохватившись. Красоты никакой, но цена подходящая, что само по себе исключительно.

Впрочем, внутри совсем другое дело.

Агент отступил, предоставив Фэрклоту возможность побродить по прихожей, где что-то привлекло его внимание.

— Посмотрите на углы, — сказал он, ткнув пальцем.

Агент улыбнулся, готовый к подобному замечанию.

— А что?

— Они круглые. — Фэрклот прищурился на соединения стен с потолком, образующие не прямые углы, а плавные кривые. Взглянул на пол — он тоже перетекал в стены без четкой демаркационной линии.

— Почти никто сразу не замечает, — сказал агент. — Вы очень наблюдательны, мистер.

Фэрклот не считал себя особенно наблюдательным, но поддался на лесть, продолжая осматриваться.

— Осмотрите что угодно, — предложил агент. — Во всем доме не найдете ни одного угла и прямой. Причуда архитектора. Уникальный эффект. Если воспользоваться плотницким уровнем, окажется, что стены, потолки, даже подоконники и дверные рамы слегка выгнуты наружу. Отсюда и название.

— Какое?

— Круглый дом.

Фэрклот хмыкнул. Войдя в столовую, увидел перед собой дверь, которой здесь, казалось бы, не место. Помедлил перед ней, взялся за медную ручку и замер. Несмотря на волны августовской жары, когда температура в тот день в этой части Нью-Гэмпшира превысила девяносто градусов,[1] ручка была ледяная.

— Что там? — спросил он.

Агент ответил не сразу. Возможно, отвлекся, задумался, не сразу собравшись с мыслями.

— Там? Думаю, очередной стенной шкаф. Я туда не заглядывал.

Фэрклот повернул ручку, открыл дверь, уверенный, что увидит встроенный шкаф с круглой металлической перекладиной с забытыми проволочными плечиками, с верхней полкой, застеленной старой газетой, или просто другое округлое подсобное помещение.

Но это был не шкаф.

И не подсобка.

За дверью лежал длинный узкий коридор с черными потолками и стенами. Казалось, он тянется футов на двадцать и более, пока решительно не упирается в плоскую черную стену. Там не было ни свечных канделябров, ни осветительных приборов, но в естественном солнечном свете, лившемся из столовой за спиной, ясно видно, что в коридоре нет ни окон, ни дверей. Он просто идет сам по себе, а потом останавливается.

— Очень странно, — заметил агент, стоявший у него за плечом.

Фэрклот вздрогнул, оглянулся, слегка устыдившись подобной реакции.

— Что?

— Снаружи этого крыла не заметно.

Фэрклот, не трудясь отвечать, шагнул в коридор, уверенный, что с первого взгляда попросту не разглядел закрытого окна или двери. Коридор без окон и освещения неудачно спланирован, но коридор без дверей не имеет никакого смысла, даже в необычайно причудливом Круглом доме.

Но дверей не было. Он прошел по всей длине крыла, проводя пальцами по гладким стенам, проверяя, не замуровали ли двери прежние владельцы, оштукатурив их сверху, однако ничего не нащупал. Можно подумать, этот придаток выстроен с единственной целью — стоять закрытым, отрезанным от остального скорбного старого дома.

«Еще чуть почитаю, — решил Скотт в тихой швейной комнате, — и лягу». Перевернул страницу, глаза забегали по строчкам.

Глава 3

В половине пятого утра Скотт перевернул последнюю страницу отцовской рукописи, отложил в сторону, встал, потянулся, размял затекшие ноги, по которым бегали мурашки, поднял на руки Генри, понес в его комнату, даже не задумываясь о том, что делает. Он был еще полностью погружен в мир, описанный отцом.

Действие происходит в 1944 году. В «Черном крыле» изложена история Карла Фэрклота, контуженного солдата, который рано вернулся домой из Европы, работал в механической мастерской своего престарелого отца, обручился с Морин, кассиршей местного торгового банка. Скопив кое-какие деньги, он решил купить дом для себя и будущей жены. Старый дом в лесу за городом, Круглый дом с причудливым отсутствием углов и с загадочным потайным крылом — длинным черным коридором без окон, без дверей, — показался единственным приемлемым вариантом.

Недолго прожив в Круглом доме, Фэрклот с женой начали слышать странные звуки из потайного крыла за столовой — иногда царапанье, будто какой-то зверь пытался вырваться на волю, иногда жалобные стоны. Произведя осмотр, супруги обнаружили, что коридор стал длиннее и круглее прежнего. Крепко выпив и жарко поспорив однажды вечером, они почувствовали себя детьми, попавшими в волшебную сказку, которым одновременно страшно и весело. Неопределенность, которую они чувствовали, отразилась на семейной жизни и другим образом. Убедившись, что Морин закрутила любовь со служащим кредитного отдела банка, Фэрклот запил крепче, что усугубляло ревность, вызывая безмолвные удушливые приступы ярости. Пока рушились супружеские отношения, его все сильнее и чаще тянуло в коридор без окон, без дверей, к тихому беспорядочному царапанью, доносившемуся оттуда, когда он лежал без сна в двуспальной кровати в кружившейся вокруг него комнате, ожидая возвращения жены.

Однажды вечером в ожидании Морин Фэрклот, допившись почти до беспамятства, добрался, шатаясь, до своего старого сундучка, развернул промасленную тряпку, в которой лежал «люгер», украденный у убитого немецкого солдата и контрабандой провезенный на родину. Когда он сидел в столовой за столом, заряжая обойму, дверь в черный коридор щелкнула и приоткрылась, выдохнув страшно холодный воздух. Фэрклот содрогнулся и поднял глаза.

На этом рассказ заканчивался.

Сначала Скотт был уверен, что тут какое-то недоразумение. Несмотря на поздний час, он на секунду реально собрался вернуться в сарай с фонарем отыскать остальное. Остановила не перспектива опять обуваться и сметать с лица паутину, а необъяснимое убеждение, что ничего больше нет. Откуда-то точно известно, что отец остановился на этом.

Когда лишился рассудка.

Мысль ударила молнией. Значит, рукопись недавняя, написана в последние годы, когда в душу и сознание пустило корни старческое слабоумие. Невероятно, быть такого не может. Почти столь же невероятен тот факт, что отец вообще это все написал, — в конце концов, Фрэнк Маст был городским электриком, сдержанным, немногословным мужчиной с чисто утилитарным отношением к языку.