Брайан Ламли - Психомех Страница 4

— Господин Шредер приказал тебе не двигаться, ирландская вонючка, — напомнил Кених.

Теперь его акцент стал еще заметнее. На мгновение террорист подумал, что понял прозвучавший в голосе намек, и его руки забились, как пойманные в ловушку птицы. Он пожалел, что обзывал немцев. Кених, чуть отодвинув пистолет от липа, позволил ирландцу расслабиться. Тот опустил руки и стал садиться, пытаясь изобразить подобие улыбки сквозь месиво помоев и пива, капавших с его лица. Кених ожидал, что тот будет храбриться, и приготовился к этому. Он решил убить этого ирландца в назидание другому, и это был подходящий момент.

Он снова приставил пистолет к липу худощавого, и его рука напряглась, как поршень. Ствол прорубался сквозь губы, зубы, язык, его мушка ободрала небо ирландца. Тот давился, дергался, отшатываясь назад, кроваво кашлял, но дуло все еще было у него во рту. Если бы он мог, то закричал бы от боли.

Быстрым рывком Кених убрал пистолет, разорвав при этом террористу рот, и тут же, оставив портфель, схватил жертву за куртку и ударил пистолетом. Еще, еще и еще. Движения были быстрыми и смертоносными. Они со свистом рассекали воздух, и можно было слышать только характерные звуки ударов. Последний удар, выбивший адамово яблоко, прикончил ирландца. Тот рухнул на скамью с разорванным носом и выбитым правым глазом, повисшим на жилке.

Толстяк все это видел. Он не осмеливался даже на дюйм приподнять голову от стола. В полуобморочном состоянии он плюхнулся обратно в помои. Все это произошло так быстро, что кроме звуков ударов ничто не нарушило тишины. Однако какой-то шум все же долетел до ждавшим в коридоре людей, но они не поняли его причину, — оттуда раздались подавленные смешки. Затем приглушенное бормотание возобновилось.

Кених вышел из-за стола, наклонился и разорвал куртку на убитом. Оторвав кусок рубашки, он повернулся к толстяку и, прежде чем привести его в чувство, грубо обтер тому голову и лицо. Когда мужчина открыл глаза, то чуть снова не потерял сознание.

Шредер схватил его за бороду и сунул ему под нос его же собственный пистолет.

— Ты пойдешь с нами, — сказал ему промышленник. — Кстати, можешь называть меня полковником. Господин Кених был самым молодым фельдфебелем в моих довольно специализированных войсках. Ты только что видел, почему он, такой молодой, сумел так продвинуться по службе. И если ты по дурости попытаешься поднять тревогу, то он убьет тебя — он или я. Уверен, ты все понял, так?

Толстяк кивнул и чуть было не улыбнулся, но в последний момент передумал. Вместо этого его губы задрожали, как желе.

— Возьми себя в руки, — сказал Шредер, — и веди себя естественно. Но, пожалуйста, не улыбайся. Твои зубы просто оскорбляют меня. Если ты еще раз улыбнешься, я прикажу господину Кениху их удалить.

— Ты понял? — прошипел Кених, приближая к нему квадратное лицо и обнажая идеальные собственные зубы.

— Да! Да, да, конечно, — съежился боевик ИРА.

Кених кивнул, казалось, он снова вжимался в себя, делаясь меньше. Эти усилия вызвали у него капельки пота на лбу. Его лицо опять двигалось, привлекающий внимание тик дергал уголок рта. Шредер тоже изменился и через несколько мгновений выглядел усталым. Его руки безвольно висели, пока он шаркающей походкой шел к двери. Кених шел вплотную за ирландцем. Шредер повернул ключ и шагнул в коридор. Его помощник и ирландец следовали за ним. Кених вытащил ключ и запер за собой дверь. Ключ он отдал ирландцу, который автоматически положил его себе в карман. Если бы кто-нибудь заглянул в помещение до того, как эти двое немцев убрались прочь, тогда бы он, Кевин Коннери, стал трупом. И он знал это.

Люди в коридоре отдали честь, когда эта троица проходила мимо них и выходила на улицу. Уже был вечер, и осеннее солнце опускалось за холмы, окрашивая пустынные улицы в сочный винный цвет.

Какой-то человек, маленький, как обезьяна, сидел за рулем припаркованного неподалеку большого “мерседеса”. Он играл какими-то рычажками, заставляя окна открываться и закрываться...

— Прикажи ему выйти, — сказал Шредер, когда они подошли к задней дверце автомобиля. — Ты сядешь здесь, со мной.

Коннери дернул головой, приказывая человеку-обезьяне выйти из машины. Когда человечек открыл дверцу, Шредер втолкнул Коннери на заднее сидение и сам залез внутрь. Он вытащил пистолет ирландца.

Кених подождал, пока шофер наполовину вылезет из машины, затем схватил его, вытащил наружу, раскрутил и швырнул в тех двоих из коридора, которые теперь стояли в проходе открытой двери. Любопытство на липах этих людей переросло в изумление. Человек-обезьяна с размаху врезался в них, и все трое упали в темноту прохода. Взвизгнув шинами, “мерседес” повернул за угол, набирая скорость на опустевшей улице. Кених, занявший место водителя, крутанул руль, и автомобиль свернул на другую улицу. Теперь они были далеко.

— Итак, — обратился полковник к ирландцу, — видишь, нам удалось? А теперь ты любезно покажешь нам дорогу к нашему отелю. — И добавил:

— Слушай, ирландец, а как тебя зовут?

— Коннери, сэр, — э.., полковник! — ответил тот.

— Да? — полковник улыбнулся тонкой улыбкой. — Как Шона Коннери? И кем ты себя мнишь? Агентом 007 ?

— Извините, сэр, — ирландец судорожно сглотнул, чувствуя, как ему под сердце упирается его же собственный пистолет. Он знал его разрушительную силу.

— Агентом 007 ? — повторил полковник. — Мистером Джеймсом Бондом?

— Нет, сэр. Я всего лишь делаю то, что мне прикажут.

— Но это, наверное, кровавая работа, а, Джеймс?

— Кевин, сэр, простите, полковник. А на самом деле...

— На самом деле, Кевин, ты тупой ирландский придурок, потому что сказал мне свое имя. А что если я сообщу его полиции?

— Они уже знают его, сэр. И в любом случае я бы радовался и тому, чтобы просто выйти из этой машины живым.

— Разумно. Но ты там что-то говорил?

— Я? А, да — на самом деле я всего лишь что-то вроде мальчика на побегушках. Из нас двоих Майкл крутой, то есть был...

— Но у меня, как видишь, свои крутые.

— Да, конечно, сэр, полковник. Но я всего лишь делал только то, что мне приказывали...

— Заткни свою жирную ирландскую пасть и радуйся, что жив, Кевин Коннери, — произнес полковник. Все добродушие мгновенно улетучилось из его голоса. Его лицо стало сердитым, побледнело и выглядело ужасным.

Коннери не мог больше сдерживать дрожь.

— Я... — начал он. — Я... — Ирландец глотнул воздуха, его глаза широко раскрылись.

— Я разрешу тебе жить, — сказал полковник, — хотя, надо сказать, я не такой человек слова — человек чести — как ты. — Его голос был полон презрения. — Значит, ты — связной, так? Отлично, ты останешься жить, чтобы доставить мое послание. Можешь сказать своим хозяевам, что они победили. Я не буду здесь строить фабрику. Это их устроит?