Елена Ткач - Седьмой ключ Страница 4

Молодая женщина задумчиво глядела куда-то вдаль, темно-синие, почти лиловые глаза ее были печальны. Нежная грусть таилась в тонких чертах, в изломе изумленных бровей. А губы чуть улыбались… Будто знала она, что печаль — ненадолго, овеет и отлетит как вишневый цвет.

У Сергея даже дыхание перехватило, словно душу свою живую увидел… В чертах изображенной на портрете читалась такая беззащитность, такая ранимость, что невольно хотелось заслонить ее, защитить, увести куда-то… А над ней скорей угадывался, чем проработан был кистью силуэт лиловеющих ангельских крыл. Художник показал эти крылья бликами, полунамеком, прозрачной игрой светотени, но этого было вполне достаточно. Стоящая на веранде, скорее всего, знала о вышней всесильной защите, отблески ангельского света лучились в ее глазах — в них горел ровный, ясный огонь. И каждый, кто мог разглядеть в ней этот огонь, словно сам приобщался к тайному свету…

Сергей вдруг почувствовал, что невольно прикоснулся к какой-то тайне, и больше всего на свете ему захотелось ее разгадать. Он повернулся к хозяйке:

— Откуда у вас этот портрет? — его голос дрогнул, и она тотчас почувствовала в нем плохо скрываемое волнение.

— А, этот… мужу в наследство достался. — Говоря, она уставилась себе под ноги, старательно изучая крашеные доски пола.

— Мужу? — Сергей глянул на жалкого доходягу Валерия, который маячил в дверях, сомневаясь, идти ли ему восвояси или пока тут остаться… Дух перегара, шедший от него, уж плыл по всей комнате.

— Ты иди, Валера, иди! — Люба привычным усталым жестом огладила ладонями полы халата. Секунду помедлив, муж ее выскользнул в сени.

— Отец его портрет достал как-то по случаю, — уточнила она. — Что, нравится?

— Нравится, — Сергей поднялся с диванчика. — Ну, спасибо вам! Сколько я должен?

— Ох, да что вы! Ничего не должны, что тут? Вы молочко у нас брать не хотите? У нас дешево — по восемь рублей за литр.

— Молочко? — он еще раз взглянул на портрет. — Это можно.

— Сколько вам, литра три?

— Да нет, три мне много — я тут буду один, что с ним делать… Литра в день будет вполне довольно. А давайте по два через день, так вас устроит?

— Отчего ж, почему не устроит? Вы с утра приходите — часиков в десять-одиннадцать, я в это время дома, а потом на огород ухожу. А если в другое время будете приходить — так я вашу баночку вот в это ведро ставить буду. — Она вывела нежданного гостя в сени и указала на синее эмалированное ведро, что стояло среди прочих в углу.

— А водичку я в ведрах меняю — всегда холодная. У нас жирное молоко, хорошее, коровка сильная, молодая, вы не сомневайтесь!

— Вот и спасибо! Давайте я вам вперед заплачу, за месяц.

— Не-не-не, это потом! Вот попьете, поправитесь — тогда и заплатите. Такое у меня правило.

— Ну, как скажете. До свиданья. Так я завтра за молочком приду, а то сейчас мне его некуда…

— А я вам баночку свою дам, а вы ее после вернете. — Люба привычным движением наполнила двухлитровую банку, обтерла тряпочкой, крышкой закрыла. — Пейте на здоровьичко!

— Спасибо, спасибо! Значит, послезавтра приду.

И они распрощались. Сергей Алексеевич аккуратно уложил банку на дно своей полотняной дорожной сумки, вышел за калитку, задвинул щеколду, в последний раз глянул на окошко той комнаты, где находился портрет, и двинулся по дороге.

— Да уж, в наследство достался, как же! — хмыкнул он про себя. — Нет, с этим портретом явно что-то не так… И откуда он здесь? Где ты раньше жила-поживала, душа моя? — вдруг обратился он в мыслях к той девушке. — Где сейчас твои внуки, правнуки и были ль они у тебя?

Он должен был разузнать все о ней. Сергей верил: ничего случайного в жизни нет, каждая встреча для чего-то бывает послана… А эта встреча с девушкой на портрете казалась столь неизмеримо важной, столь выпадающей из обыденности, что он понял — в ней скрыт особенный знак. Некий свыше посланный знак, говорящий: смотри! Жизнь твоя — на краю, она набирает разбег, и не жди, не медли — лети! Обретай крылья! Все в нем ожило, наполнилось волей к жизни, сознанье прояснилось и задышало… Сергей явно увидел две вехи у себя на пути, и первую, такую тревожную, ранящую — призрак упавшего в колодец ребенка.

Он вдруг резко остановился — а может… то был не ребенок! Сережа много слыхал рассказов о кикиморах, домовых, о стихийных духах, которыми полнилась живая природа в языческом сознании наших предков. Он всегда относился к подобному со скептицизмом, с насмешкой интеллигента, отвергающего бабьи сказки. Но этот призрак… Наваждение. Стрелка на карте жизни, предупреждение об опасности…

И второй знак — портрет — зримо явленное на полотне ангельское присутствие. Свидетельство знающего… Этот знак ведет его к светлой цели, но какой? О том он не знал. Но верил: эта дорога в лето изменит что-то в его судьбе. Что-то доброе с ним случится. Что-то сбудется!

Сергей видел перед собой сияющие глаза, лилейный стан, а над образом девы — покров ангельской благодатной защиты. И когда он вступил в лесок за деревней, ощутил вдруг чье-то невидимое присутствие — что-то незримо сопутствовало ему. Сергею почудился шелест крыл — нет, не почудился, он ясно его услыхал. И почему-то перекрестился.

Глава 3

Письма

Когда Сергей Алексеевич отлеживался в доме у Любы, наши путницы, Вера и Веточка, уже достигли края деревни. Справа у последнего к краю дома горел высокий костер — жгли мусор, старый хлам, колченогие стулья, поломанные ящики, негодную обувь, какое-то тряпье…

Веточку так и потянуло к костру — в городе не так часто встретишь живой огонь. Подошла, стала всматриваться в языки пламени, а оно трещит, пляшет! Из дома вышел хозяин — здоровенный плечистый детина с рябоватым загорелым лицом. В руках он нес две связки старых журналов, перевязанных бечевкой. В одной связке — журналы «Здоровье», а в другой — какие-то совсем старые, незнакомые, с пожелтевшими от времени страницами. Он швырнул их на землю, рядом с костром.

— Что вы их, жечь хотите? — выговорила осмелевшая Веточка, пытаясь прочесть название старых журналов. Эта связка лежала ближе к огню и корешки их от жара постепенно меняли цвет, коричневея на глазах.

— Старые… — Веточка наклонилась пониже. — «Старые годы»! — прочла она вслух и обернулась к маме. — Мам, жалко как!

— А чего их жалеть, — отозвался хозяин, — только место зря занимают. Этого хлама — как грязи… Невесть сколько на чердаке провалялись — только пыль от них! А читать у нас это старье некому — нам с женой работы невпроворот, пашем тут с утра до ночи. Так что…