Ольга Михайлова - Клеймо Дьявола Страница 4

— Мормо? Август? Он родом из Австрии. Его прапрадед сколотил недурное состояние, кое-кто даже считал, что он нашёл философский камень, так вдруг обогатился. Во всяком случае, Августу принадлежат сейчас замок Мормон в Цислейтании, не помню, в Далмации или Галиции, и дом Чемош в Транслейтании, в Венгрии. Или это Хорватия? Впрочем, что за разница? Он считается завидным женихом, хотя…

— Хотя?

— Да кто его знает… — Лили внимательно оглядывала себя в зеркале, пудря нос, — сплетни ходят разные. Представь, в его огромном замке всего трое слуг, и никто с окрестностей туда — ни ногой. А, впрочем, мало ли вздора люди несут…

— А этот, что с ним постоянно… Нергал, кажется…

— Фенриц тоже далеко не нищий. Я слышала о нём. Веселый малый, гурман и жуир. Кутежи, карты да бордели. В последнее время, говорят, увлёкся наукой.

— А этот, высокий, чернявый…

— Риммон? Он, вроде бы, из Швейцарии. Но они пришлые. Там в роду — тёмная история. Вся родня вымерла в одночасье, дом Риммона как скосило. Сиррах — младший, по праву рождения ему светил бы разве что полковничий чин в армии, а теперь в его распоряжении солидный семейный капитал. Он единственный, кто остался в живых. Погибли его отец, брат и несколько слуг. История там тёмная, очень тёмная. Но сам он очень недурён… В нём что-то есть… — Лили плотоядно причмокнула губами и прикрыла веки.

Эрне на мгновение стало как-то не по себе, но она с равнодушным видом продолжала осторожные расспросы, и, казалось, что предмет беседы занимает её весьма мало.

Лили же болтовня доставляла видимое удовольствие.

— Морис де Невер? Юный Казанова… Очень любит женщин. Когда проездом из Ньевра был в Париже, из борделей, по слухам, не вылезал. Хи! Говорят, его совратила лет в тринадцать камеристка его сестры, а может, шельмец соблазнил её, кто знает? Во всяком случае, красавчик — тот ещё ловелас. Говорят, что однажды он поспорил в Ньевре с приятелем на бутылку перье, что за один вечер обольстит жену местного судьи, славящуюся своей добродетелью. И, представь, выиграл, Вальмон чёртов. А его слава дуэлянта? Замечено, кстати, что сам он не слишком-то вспыльчив, никого никогда не вызывал, но на него самого вызовы так и сыплются. Он убил уже дюжину возбуждённых болванов, чьи подружки, сестры и жёны были в восторге от красавца. На нём же самом — ни царапины, а ведь стрелялись с ним и де Перлон, и Валери — прекрасные стрелки. Забавно, да? А в последнее время Селадона просто сторониться стали — кому охота на пулю-то нарываться?

— И, конечно, долги? Небось, прокутил уже всё, что было в семье?

— Нет. Его отец почему-то имел право пользоваться только процентами с семейного капитала, а завещано всё было Морису. Кроме того, мать Мориса — она из Шатобрианов — оставила ему немалую сумму. К игре он равнодушен, а бабы ему сами на шею вешаются. Правда, он транжирит деньги на наряды, но при его-то состоянии… Красавчик очень, очень мил. — Лили кокетливо провела щеточкой по бровям, и снова причмокнула алыми губами.

Эрна почему-то опять вздрогнула, ощутив волну непонятой, нервной дрожи, прошедшей от пяток и до макушки. Но всё снова быстро прошло, и она продолжила расспросы:

— А кто этот… как его… На испанца похож или на итальяшку…

— Ригель? — Лили задумалась, потом презрительно сморщила нос. — Декан сказал, что он испанец. Ничего о нём не знаю. И ведёт себя странно. Хотя, кто знает, он так красив… — Лили склонила голову и снова задумалась. В её зелёных глазах что-то блеснуло, и она, едва заметно улыбнувшись, обнажила мелкие белые зубы, мелькнувшие среди алых губ.

Эрна удивилась, что нищий испанец показался Лили красивым, сама она отнюдь так не считала, но тут она, уже в третий раз, ощутила странный, необъяснимый трепет, волной прошедший по телу. Уж не простудилась ли она, в самом деле? Почему так знобит?

— Толстого немца я тоже не знаю, — продолжила между тем Лили. — Говорят, из какого-то приюта. Декан, он женат на кузине моего отца, говорит, что эти двое — тёмные лошадки. Но все документы в порядке и обучение обоих оплачено.

— А этот… забыла имя… ну, еврейчик. Тоже тёмная лошадка? Как он смог пробраться сюда?

— А, Хамал? Да с такими деньгами — куда хочешь проберёшься.

— Так он богат? — в вопросе Эрны промелькнула тень заинтересованности.

Лили хохотнула — возмущенно, злобно и несколько завистливо.

— Не то слово. Он состоятельнее Нергала, Мормо, Риммона и Невера, вместе взятых. Его прадед и дед были ювелирами и сколотили, в дополнение к уже имеющемуся, колоссальное состояние на заказах двора. Да и этот щенок разбирается в камнях. Сразу назвал стоимость моего колье и серег, представляешь? С точностью до франка. Оказывается, я переплатила. Подумать только! Куда всё катится, чёрт побери, не понимаю. Раньше сынкам и внукам еврейских ремесленников путь в общество приличных людей был заказан. А теперь — нате вам, пожалуйста! При желании этот иудей мог бы купить Версаль! Подумать только! Лезут эти парвеню отовсюду, как голодные крысы. Один такой купил недавно фамильный замок Митгартов, представляешь?

— Митгартов? Его продали? — Братца и сестру Митгарт Эрна запомнила.

— Они разорены. Подчистую. И думать, что положение можно поправить, — безумие. Бенедикту долги достались от отца, а, что касается Хеллы, то полагать, что такая уродина и бесприданница может сделать приличную партию, — несусветная глупость. Ты же видела эту жабу? Разве я не права?

Эрна согласно кивнула и бросила на Лили внимательный и пристальный взгляд своих странных, мерцающих, словно яхонты, глаз. В их тёмной радужной оболочке зрачок терялся, и трудно было понять, что за ним таится. Она медленно переводила глаза с сияющих на груди Лили бриллиантов — на стоящую на краю трюмо чёрную шкатулку, окованную по краям медными заклепками. Потом её взгляд погас и устремился за окно, на старый вяз, среди зеленой листвы которого уже проглядывали первые пожелтевшие листья.

Глава 2. Судьбы проклятых

"Я воззвал к Тебе, Господи, я сказал: Ты прибежище мое и часть моя на земле живых.

Внемли воплю моему, ибо я очень изнемог; избавь меня от гонителей моих.

Вокруг меня соберутся праведные, когда Ты явишь мне благодеяние".

…Эммануэль Ригель не знал своего происхождения. Ребенком он смутно запомнил громыхающую повозку, старуху, что-то настойчиво и утешающее бормочущую ему на языке, которого он не понимал. Потом был маленький домик на юге Франции, в Буш-дю-Роне, неподалеку от Марселя, а спустя ещё год, когда он едва-едва стал понимать французский, в памяти мелькали разверстая могила и седовласый священник, что-то нараспев скорбно читающий на латыни.