Антон Фарб - Глиф Страница 40

Радомский посмотрел на часы. Без десяти. Слишком поздно. А-а, к черту все…

— Действуй, Влад, — сказал Радомский. — О результатах — доложить.

Он прервал связь, бросил телефон на стол. Рывком вытащил себя из кресла. Старый стал, толстый… Эх, Ромчик-Ромчик… Радомский распахнул двери балкона и вышел наружу. Было душно, как перед грозой. Вдалеке, над городом, нависали черные тучи, озаряемые бесшумными сполохами молний. На лбу Радомского выступила испарина. Его вдруг бросило в дрожь. Он сунул руки в карманы и опустил взгляд, окинув хозяйским взглядом двор.

Желтый «Хаммер». «Лексус» жены. Ухоженная лужайка. Решетка, наполовину оплетенная виноградом. Дорожки из тротуарной плитки. Укутанный на зиму пленкой садовый фонтан. Беседка с мангалом… Маленький, уютный островок спокойствия и достатка. Чтобы построить это, Радомский десять лет рвал глотки всем, кто стоял у него на пути. Десять лет.

Ну что ж, проверим, не утратил ли я навык…

Радомский нашарил в кармане скомканную бумажку. Сжал инструкцию в кулаке, вынул руку из кармана и, не разжимая пальцев, выглянул наружу.

За высоким забором с автоматическими раздвижными воротами начиналась суровая действительность. Круглосуточный ларек, торгующий спиртным и сигаретами, три стоячих столика и компания пролетариев с пивом и чипсами. Камера над воротами особняка снимала убожество с равнодушием хроникера.

В первую очередь — выключить камеру, напомнил себе Радомский. Он все-таки развернул инструкцию и перечитал ее. В принципе, ничего такого, чего бы ему самому не хотелось сделать уже давно. Плохо, что так близко к дому. И плохо, что их там много.

Будто услышав его мысли, компания с пивом засобиралась куда-то, а следом потянулся и продавец из ларька, оставив в окошке затертую табличку «Буду через 5 мин». Какой-то бомж подошел к закрытому ларьку и громко выматерился.

Идеальный момент.

Радомский вернулся в комнату, положил инструкцию в пепельницу и поджег. Глиф он помнил четко, будто любовался им всю жизнь. Не дожидаясь, пока бумажка догорит, он вытряхнул обрывки в камин, потом, не присаживаясь, разбудил компьютер, вошел в почтовый ящик и удалил письмо, распечатка которого сейчас дотлевала в камине.

Он спустился вниз (жена была в городе, в очередном салоне красоты, а прислугу Радомский отпустил еще днем), подошел к пульту сигнализации и отключил камеру над воротами. Потом проскользнул в темную кухню и выбрал любимый филейник из набора ножей «Бергоф». Нож был приятно тяжелым.

Радомский уже собрался идти, когда его осенило: для нанесения глифа понадобится еще один инструмент. Он открыл кладовку, порылся там и вытащил не очень широкую малярную кисточку, оставшуюся после ремонта. А заодно — бросившийся ему в глаза ярко-желтый плащ-дождевик.

Теперь вроде бы все.

Ну, с богом… Радомский неожиданно для себя — и первый раз в жизни! — перекрестился, и вышел на улицу с ножом в руке и кисточкой в кармане плаща.

18

Марина чувствовала, что она на грани нервного срыва. Слишком много событий за один день. Слишком много эмоций, нервов, крови, смерти и страха.

И тупое, скотское равнодушие окружающих ее людей.

Это ведь она всех спасла. Там, на складе, когда ее бросили одну в машине — под проливным дождем, с громом и молниями. Вода заливала лобовое стекло, но Марина все-таки высмотрела, ухитрилась как-то высмотреть, что к складу подъезжает целая колонна машин, возглавляемая большим черным фургоном, за которым сверкали красно-синие мигалки милицейских машин… Марина давила на клаксон, пока не заболела рука, а когда мокрые и грязные приключенцы (другого слова Марина подобрать не смогла) ввалились в «Ланос», пачкая коврики и чехлы для сидений, Марина так распсиховалась, что не смогла тронуться с места. Газанула слишком резко, слишком рано бросила сцепление, и — заглохла, как новичок.

Но, не обращая внимания на мат Славика — хам он и есть хам! — и на высыпающих из автоколонны людей с оружием (машину приключенцев они не заметили, и бежали к складу), Марина взяла себя в руки, завела мотор и плавно поехала. «Ланос» на мокром асфальте мотало из стороны в сторону, как пьяного, Славик продолжал материться, и Ника кричала «быстрей!», а Клеврет и (откуда он взялся?!) еще один мальчишка, до боли знакомый — но: не вспомнить сейчас, может быть позже, само придет, вспомнится… — жизнерадостно ржали на заднем сиденье, сволочи, сопляки, кто им дал право смеяться, ведь я же рискую всем ради этой Игры, даже не понимая, в чем ее суть…

И никто из них не понимал. Вот это было страшно. Все эти люди совершали какие-то действия, рисовали знаки, били друг друга, похищали, рисковали своими и чужими жизнями — и никто не понимал до конца, зачем все это надо.

Марину же, которая разбиралась в глифах получше всех их вместе взятых, они даже не желали слушать.

Когда выехали из промзоны и буквально влетели в город — слишком быстро (вот, решила Марина, ключевое слово для сегодняшнего дня: «слишком»), Славик потребовал остановиться и уступить ему место за рулем, пока — дословно — «она нас всех не угробила».

Скоты.

Не говоря ни слова, Марина перебралась на заднее сиденье и неожиданно узнала мальчишку, вытащенного Клевретом со склада. Узнала, несмотря на покрывавшую его кровь и грязь. Это был Рома Радомский, ученик ее мамы и сын Геннадия Радомского, хозяина фирмы «Радомбуд» и одного из самых богатых людей в Житомире.

Это через него Марина свела Чаплыгина с Радомским на предмет спонсорской помощи для открытия выставки. Той самой выставки.

Круг замыкается, решила Марина. Развязка уже близка.

Но, когда Славик привез всю их разношерстную компанию к себе домой, где их ожидал Белкин, Марина поняла, как она заблуждалась.

— Вы с ума сошли, — сказал Белкин, сидя в инвалидном кресле. — Да вы просто шизанулись! Все вы!

— Это спорное утверждение. — В голосе Ники чувствовалась усталость.

— Спорное? Спорное?! — напирал Белкин. — Киднэппинг, убийства, автокатастрофы — это, по-вашему, нормальное поведение взрослых людей? — В конце фразы он сорвался на визг.

— Белкин, — попросила Ника тихо. — Заткнись, а? И без тебя тошно…

За эту фразу Марина была готова ее расцеловать. Да, высокомерная сука, столичная выскочка, жидовка — но так закрыть рот Белкину… Мысленно Марина ей аплодировала.

Белкин же, потеряв лицо, катался по комнате вперед и назад, оставляя глубокие борозды от колес в пушистом ковре.

— Ну, а потом мы приехали сюда, — закончил рассказ Славик и рассмеялся: — Ничего так, я за хлебушком сходил, да?