Энн Райс - Талтос Страница 44

— Вы должны найти мне другое место для постоянного проживания не позже чем до конца дня, — сказал Эш Лесли. — Гостиницу, столь же хорошую, как эта, но гораздо большую. Мне понадобится кабинет и несколько линий связи. Вернетесь лишь только после того, как все будет подготовлено.

Юная Лесли, похоже, весьма обрадовалась такому поручению и обретению подобных ответственных полномочий и вышла из номера первой, во главе всех остальных. Он отпустил официантов и принялся поглощать пищу во внушительных количествах: макароны под сметанным соусом, много холодного молока, мясо омара, которое, впрочем, не слишком жаловал, но которое тем не менее все же было белого цвета

После ужина он прилег на софу, спокойно вслушиваясь в треск поленьев и надеясь на тихий дождь.

Он также надеялся на возвращение Юрия. Это было маловероятно. Но он был убежден, что надо оставаться в «Кларидже», на случай если Юрий снова станет им доверять.

Наконец появился Сэмюэль, настолько пьяный, что даже пошатывался. Его твидовый пиджак висел через плечо, а белая рубашка измялась. Только теперь Эш заметил, что рубашка была сшита на заказ, как и костюм, чтобы соответствовать гротескной фигуре Сэмюэля.

Сэмюэль улегся у камина, неуклюжий, словно кит на суше. Эш встал, поднял несколько подушек с софы и подложил их ему под голову. Карлик открыл глаза шире, чем обычно; казалось, он весь благоухает, пропитанный алкоголем. Он храпел, но ничто не отвращало от него Эша, всегда любившего Сэмюэля.

Более того, он стал бы доказывать кому угодно, что Сэмюэль красив, как утес, — но какой в этом толк?

— Ты не нашел Юрия?

— Нет, — ответил Эш, по-прежнему стоя на одном колене, чтобы говорить почти шепотом. — Я не разыскивал его, Сэмюэль. И откуда можно было бы начать поиски в таком огромном городе, как Лондон?

— Да, там нет ни начала ни конца, — подтвердил Сэмюэль с глубоким, печальным вздохом Я смотрел всюду, куда бы ни шел. От паба к пабу — и снова в паб. Я боюсь, что он попытается возвратиться назад. Тогда они сделают все, чтобы убить его.

— Он приобрел теперь множество союзников, — сказал Эш. — И один из его врагов уже мертв. Поднят на ноги весь орден. Это должно быть хорошо для Юрия. Я убил Верховного главу ордена.

— Почему, скажи ради Бога, ты сделал это? — Сэмюэль заставил себя опереться на локоть и безуспешно пытался выпрямиться, пока наконец Эш не пришел ему на помощь.

Сэмюэль тут же встал на колени и хмуро поглядывал на Эша.

— Ладно. Я сделал это, потому что он оказался негодяем и лжецом. В Таламаске не может быть коррупции, которая не была бы опасна. И он знал, кто я такой. Он верил в то, что я — Лэшер. Он умолял обратиться к старшинам, когда я стал угрожать его жизни. Ни один преданный член ордена не упомянул бы о старшинах кому-либо постороннему.

— И ты убил его.

— Своими собственными руками — так, как поступаю всегда. Это было быстро. Он не слишком страдал, я наблюдал это не раз. Никто другой из них не знал, кто я такой. Что можно сказать? Разложение добралось почти до самого верха, возможно уже до самого верха, и таким образом заразило их всех, сверху донизу. Если это так, зараза проникла в какой-то неопределенной форме. Они не отличают Талтоса, даже когда видят его, даже когда им предоставляется редкая возможность исследовать такой экземпляр.

— Экземпляр, — повторил Сэмюэль. — Я хочу возвратиться в долину.

— Разве ты не хочешь помочь мне, чтобы долина оставалась столь же безопасной, а твои отвратительные маленькие приятели могли продолжать танцевать и играть на дудках, а также убивать ничего не подозревающих людей и вываривать в котлах их жир?

— У тебя злой язык.

— Неужели? Возможно, ты прав.

— Что мы собираемся делать теперь?

— Следующий шаг я еще не представляю. Юрий не возвратился утром. Полагаю, что нам следует отсюда съехать.

— Но мне нравится в «Кларидже», — недовольным тоном проворчал Сэмюэль, и его глаза закрылись в тот же миг, как голова коснулась подушки.

— Сэмюэль, освежи мою память, — попросил Эш.

— О чем?

— Что такое силлогизм?

Сэмюэль рассмеялся.

— Освежить твою память? А ты никогда и не знал, что такое силлогизм. Что ты знаешь о философии?

— Слишком многое, — отозвался Эш. — Он постарался вспомнить сам. «Все люди — животные. Животные — дикие. Следовательно, все люди — дикари».

Он прошел в спальню и лег на кровать.

На одно мгновение он снова увидел прекрасноволосую ведьму, возлюбленную Юрия. Он представил ее обнаженные груди, нежно прижатые к его лицу, и ее волосы, укрывающие их обоих словно большим плащом.

Затем он быстро уснул. Ему снилось, что он гуляет по музею кукол в своем здании. Мраморные плитки казались полированными, и он заметил, как изменяются цвета в зависимости от того, какой цвет находится рядом. Все куклы под стеклянными колпаками начали петь — современные, антикварные, гротескные, прекрасные. Французские куклы танцевали и кружились в своих, похожих на колокольчики платьицах; их маленькие круглые личики выражали неудержимое веселье. Тут же были величественные куклы — старинные куклы работы того же мастера, который создал его великолепную Бру, его королевы, его наиболее драгоценные королевы, певшие высокими сопрано; их глаза сверкали в люминесцентном свете. Никогда в жизни он не слышал такой упоительной музыки. Он был безмерно счастлив!

Надо производить поющих кукол, подумалось ему во сне, куклы должны петь по-настоящему, а не так, как эти старинные простые механические игрушки. Куклы с электронными голосами, которые смогут петь вечно. А когда мир прекратит свое существование, куклы будут по-прежнему щебетать на его развалинах.

10

— Никаких сомнений, — сказала доктор Залтер. Она положила папку с делом на край стола. — Но это произошло не шесть недель тому назад.

— Почему вы так считаете, — спросила Мона. Она терпеть не могла эту маленькую смотровую комнату, потому что в ней не было окон. Она задыхалась здесь.

— Потому что вы беременны уже почти три месяца, вот почему. — Доктор подошла к столу. — Вот здесь, хотите почувствовать сами? Дайте мне руку.

Мона позволила доктору поднять кисть своей руки и положить ее на низ живота.

— Надавите сильнее. Чувствуете? Это ваш ребенок. Почему, вы думаете, вы надеваете теперь только просторные платья? Вы не переносите ничего, что стягивает вам талию, не так ли?

— Послушайте, всю эту одежду купила мне моя тетка. Она выбирала вещи без всякой системы, наугад. — Что это было, черт побери? О да, полотняное, черное, для похорон, или для того, чтобы выглядеть изящной в причудливых туфлях на высоких каблуках с черно-белой шнуровкой. — Не может быть, что я была уже тогда беременна. Это просто невозможно.

— Сходите домой и просмотрите свой компьютерный формуляр, Мона Вы беременны уже три месяца

Мона выпрямилась и спрыгнула со стола, огладила черную юбку и быстро обулась в причудливые туфли. Нет необходимости расшнуровывать или зашнуровывать, хотя, если бы тетя Гиффорд увидела, как она втискивает ноги в дорогие туфли, она бы закричала.

— Я должна идти, — сказала она, — Меня ждут на похоронах.

— Это не тот ли несчастный, что женился на вашей кузине и которого сшибла машина?

— Точно, именно этот бедняга. Послушайте, Аннелле, может, можно сделать один из таких тестов, которые позволяют увидеть плод?

— Да, и он подтвердит в точности то, что я сказала: у вас уже двенадцать недель. Теперь послушайте меня. Вы должны принимать все диетические добавки, которые я буду прописывать. Тринадцатилетний организм не готов родить ребенка

— Хорошо. Я хочу договориться о приеме для проведения теста, в котором можно увидеть его. — Мона направилась к двери и уже взялась за ручку, но вдруг остановилась. — Похоже, я передумала, — сказала она, — пожалуй, лучше воздержаться от теста.

— В чем дело?

— Я не знаю. Просто давайте оставим его в покое на некоторое время. Тесты могут оказаться ужасными, разве не так?

— О, мой Боже! Вы бледнеете буквально на глазах!

— Нет, со мной все в порядке. Я только собралась упасть в обморок, как героиня плохого кинофильма.

Мона прошла по ковру маленького холла перед приемной и вышла за дверь, хотя доктор окликнула ее. Дверь с размаху захлопнулась, и она поспешила в остекленный вестибюль.

Машина ждала ее у тротуара. Райен стоял возле нее, сложив руки на груди. Одетый в темно-синий костюм для похорон, он выглядел почти так же, как всегда, только глаза у него слезились и сам он явно был весьма утомлен. Он открыл перед Моной дверь машины.

— Ну и что сказала доктор Залтер? — спросил он. Он обернулся, чтобы взглянуть на нее, сверху вниз, весьма внимательно.

Она воистину уже хотела, чтобы все перестали смотреть на нее.

— Я беременна, это точно, — сказала Мона. — Все в порядке. Поехали отсюда

— Мы уезжаем. Ты чем-то встревожена? Быть может, это начинает действовать на тебя?