Александр Варго - Кристмас Страница 44

Бор никак не прокомментировал слова бывшего участкового, и тот после недолгого молчание произнес:

– Кстати, в тех материалах, что я тебе давал… Там выдумка одна. Про Блюхера и колясочника-преферансиста. Все это Борькина идея. Он, когда я жил в этом доме, очень любил на старой инвалидной коляске разъезжать. Вот и придумал… Нравится ему людей разыгрывать. И к тебе я приходил по его просьбе. Он тебя «вел» постоянно, когда ты поселился. Ведьмин смех помнишь? Его идея. Коляска, которая в комнату въезжала, – тоже. И ночью во сне это он к тебе приходил, склонялся над тобой. Мы еще с ним спорили, откинешь ты копыта после такого «представления» или выдержишь. Он выиграл.

– Ты думал, я умру? – сухо поинтересовался этнограф.

– Не обижайся, но я был в этом уверен. Всегда считал вас, городских, хлюпиками, – честно признался Андрей. – На чем я остановился? Ах да. Я уже не говорю про «старинные» фотографии, про трупы в подземелье… Тот крест железный мне тоже брательник дал. Он его всегда носит, даже в бане не снимает. Где он его взял – ума не приложу. Хотя это просто уже вошло в привычку. На самом деле он относится к нему как к куску железа.

– Я верил в то, во что мне хотелось верить, – этнографа не удивили откровения бывшего участкового. – И, возможно, поплатился за это потерей семьи и разума. Хотя мне хочется верить, что какие-то остатки мозгов у меня сохранились.

Какое-то время каждый из них был погружен в свои мысли, потом Арбузов поднял голову.

– Грустно осознавать, что все, что здесь происходило, – фарс. Но…

– Что «но»? – резко спросил Аникеев. Он уже начинал догадываться, к чему клонит Бор.

– Я и сам во всем практически разуверился, – продолжал этнограф. – Даже слова бабки, ухаживающей за моей дочкой, не смогли заставить меня поверить в… В общем, когда-то я нашел один, по-настоящему ценный документ.

– Ну? – спросил майор недоверчиво.

– Это предсмертное письмо барина, того самого, Чертова. Там говорится, что ему приходилось общаться с одним древним старцем. Старик поведал, что под «Алексеевским хутором» существует лабиринт, где в свое время языческие жрецы приносили человеческие жертвы некоему существу, наподобие Минотавра.

При этих словах Аникеев-младший поморщился, будто надкусил лимон.

– Ты решил оседлать любимого конька, Бор? – спросил он.

– Погоди, не перебивай, – неожиданно резко сказал Арбузов. – Люди называли его Идол Смерти. Это существо дремлет, но раз в шестьдесят лет просыпается, чтобы насытиться человеческой плотью. Тогда и пропали жители деревни Чертовка. Поэтому в этих краях и бытуют легенды о новогодних ужасах и люди боятся выходить на улицу. Пусть история про Блюхера – вранье, но факт остается фактом: тридцать первого декабря тысяча девятьсот сорок восьмого года здешняя деревня также канула в небытие. Следующая дата – завтра.

Андрей сплюнул, но этнографа не обидел этот жест.

– В подземелье должен находиться жреческий железный крест, о котором мне говорила еще знахарка, – смиренно, будто читая молитву, продолжал Арбузов, – но я побоялся туда лезть. Чертов пишет, что того, кто носит этот крест, Идол Смерти не трогает. Жрецы специально изготовили этот оберег, чтобы находиться рядом с существом во время жертвоприношения. Может, этот крест и попал каким-то образом к твоему брату?

– А где сейчас это письмо? – спросил бывший майор чисто из вежливости.

– Я дал его почитать твоему брату.

– И какой вывод из всего этого? – снова полюбопытствовал бывший участковый.

Исхудавшее, давно небритое лицо Арбузова потемнело:

– Надо уезжать отсюда. Андрей, давай заберем наши семьи, похороним их по-человечески и уедем отсюда!

Последние слова этнограф выкрикнул.

Майор в отставке задумчиво смотрел на Бора. Таким он его никогда не видел.

– Да, я наркоман. Да, я сумасшедший. Но то, что я тебе рассказал, правда, – хрипло сказал Арбузов. – Поехали. Прямо сейчас, Андрей.

– Нет, – холодно сказал Аникеев-младший. – Мы с этим местом связаны навеки. Где бы ты ни был. Хоть в Африке, хоть на Северном полюсе, это будет преследовать тебя, Бор.

В глазах Бориса показались слезы. Андрей, не глядя на него, сказал деловито:

– Ладно, давай тащить тетку в машину. Пора ехать.

Машина с надрывом ползла по лесу, и Аникеев включил пониженную передачу. Он чуть не просмотрел метку и резко затормозил.

– Блин! Чуть в яму не въехали, – он стукнул кулаком по рулю. – Вылезаем.

Короткими саперными лопатами они очистили нужное место от снега и отбросили в сторону густые еловые ветви, которыми была закрыта яма.

– Похоронная команда за работой, – прокомментировал Андрей, когда они несли первый мешок.

Вскоре все мешки были в яме, и ее вновь укрыли ветвями и забросали снегом.

Потом уже, сидя в машине, Бор опять задался вопросом:

– Почему мы все-таки убиваем? Когда мы слетели с тормозов, Андрей?

– Чтобы забыться, – ответил бывший участковый. – Мой брат тоже был когда-то обычным патологоанатомом, хотя, по мне, вскрывать покойников – работа на любителя. Один раз его угораздило провести отпуск в «Алексеевском хуторе», и Борис изменился. Потом он стал совершенно другим. Этот дом что-то с ним сделал, как и с нами. Убийства – это как «дурь» или водка. Отходишь, и сердце разрывается. А примешь дозу – опять вроде ничего. Живешь, как в постоянном кумаре. Когда у меня семья умерла, я пил два месяца, пока в психушку не попал. Везут меня в машине, а я гляжу в окно и поражаюсь. Вчера вроде снег лежал, а сегодня – травка зеленая повылазила. Сказка, да и только! А на душе – такая чернота и муть, что точно бы повесился, если бы не врачи. Вот мы с тобой сейчас не в запое, а в «забое». Нам одна дорога: убивать кого-то или на себя руки наложить. А кто тогда семьи наши будет навещать в подземелье? Они ведь нас ждут и радуются, когда мы приходим. Умирать нам рановато, – пропел Андрей фальшиво, – есть еще у нас дома дела…

Снег почти прекратился, и он выключил «дворники».

Уже наступило утро, а Максим Фирсов продолжал безучастно сидеть у окна. Он смотрел на пролетающие снежинки, провожая их взглядом, и ему казалось, что вот так же безвозвратно вниз падают все его мечты и надежды. То, что поведал ему мнимый инвалид, оказалось ужаснее всех сказок про живых мертвецов.

«Чистенький» Макс оказался и вправду «Кровавым». Колясочник рассчитал все точно: он прислал письмо, в котором делал какие-то намеки, и это его, Фирсова, заинтриговало. Он мечтал поехать сюда еще раз, чтобы разобраться, что же все-таки случилось тогда, восемь лет назад. Как Борис узнал про те события и вычислил, где он работает? Не иначе, как через брата-мента. Который, оказывается, спас его от тюрьмы, но сам является патологическим садистом. Говорят, что убийц тянет на место преступления. Понятно, почему ему всегда хотелось попасть сюда.

Господи, восемь человек… Он не контролировал себя, а потом все забыл. «Ты не компьютерный маньяк, – в панике подумал Максим, – а самый настоящий, реальный Джек– потрошитель».[6]

Он кинул Бояринову наживку про хороший бесплатный отдых у дальнего знакомого в деревне, а тот повез сюда всю фирму, рассказав сказку про риелтора. Покойный шеф любил похвастаться и приписать все заслуги себе. А вышло так, как вышло.

Самое ужасное то, что этот садист, по сравнению с которым доктор Лектор[7] сам ягненок, хочет подвергнуть пыткам Серегу и Женьку и предлагает ему, Максу, в этом поучаствовать. Собственно говоря, не предлагает, а приказывает, в изощренной форме. Но одно дело – убить, не контролируя себя, а другое – осознанно и расчетливо. Наверняка тут все прослушивается и просматривается. Ребятам ничего не скажешь.

А ВООБЩЕ, МАКСИМ, ГОТОВ ЛИ ТЫ УМЕРЕТЬ ЗА ТОВАРИЩЕЙ, С КОТОРЫМИ ТЫ НЕ ОСОБО И ДРУЖИШЬ? Сразу и не ответишь.

Снизу послышался какой-то шум. Фирсов выглянул в окно и увидел, что после непродолжительной схватки, которую и схваткой назвать нельзя – так, избиение младенцев, – Бакунина и Алексееву со связанными руками завели в дом.

«Вот и началось, – подумал он. – А если сейчас меня позовут, сунут нож и прикажут резать, что тогда?» Ему внезапно захотелось умереть, но тихо и спокойно. Просто уснуть и не проснуться.

Макс вынул из сумки блок «Винстон», машинально снял целлофановую обертку, выудил из пачки сигарету и вновь закурил.

Одно приятное в жизни – «ведьма». Ему ни с кем раньше не было так хорошо, как с этой лилипуткой. Жалко, что она с этими подонками заодно.

Внезапно в дверь постучали, и на пороге появилась Ангелина. «Легка на помине», – подумал Фирсов.

– Можно? – Лилипутка, не дожидаясь разрешения, прошла в комнату и присела на краешек кровати. – Доброе утро!

– Доброе! – недовольно ответил Макс, а сам подумал: «Удавиться бы, и все проблемы решились бы сами собой».

Девушка была одета в короткую клетчатую юбочку и черный свитерок, плотно облегающий ее точеную фигурку.