Эдвард Бульвер-Литтон - Призрак Страница 44

— Со мной! Имя, репутация, честь — все погибнет, если вы не пожелаете этого.

— Так, значит, — прошептала Виола, дрожа от волнения и отворачиваясь, ты ко мне не совсем равнодушен? Ты не хочешь отдавать меня другому?

Занони не отвечал; но его сердце забилось, щеки покрылись румянцем, а глаза загорелись страстью.

— Отвечай, — проговорила Виола.

— Равнодушен! О нет! Но я еще не смею сказать, что люблю вас.

— Тогда какое значение имеет моя судьба? — воскликнула Виола, бледнея и сторонясь его. — Оставьте меня, я не боюсь никакой опасности. Моя жизнь, а следовательно, и честь находятся в моих собственных руках.

— Будьте благоразумны, — произнес Занони. — Послушайте! Моя лошадь ржет! Это знак, предвещающий близость опасности. Скорей! Или вы погибли!

— А что тебе до этого? — воскликнула с горечью Виола. — Ты читаешь в моем сердце, ты знаешь, что сделался властелином моей судьбы. Но быть связанной ледяной тяжестью одолжения, быть нишей в глазах твоего равнодушия, отдаться тому, кто меня не любит! Ах! Это было бы самое ужасное преступление для женщины. Дайте мне лучше умереть!

Она отбросила назад локоны, падавшие на лоб. С опущенными руками, с гордым видом и выражением горечи пламенной души, придававшим необыкновенную прелесть ее странной красоте, она была неотразима для глаз и сердца.

— Не презирайте так опасность, самую смерть, может быть! — воскликнул Занони дрожащим голосом. — Вы не можете себе представить того, что вы требуете; пойдемте. — Он подошел к Виоле и взял ее за талию. — Пойдемте, Виола, верьте по крайней мере моей преданности.

— А не твоей любви! — воскликнула итальянка с упреком.

Ее взгляд встретился с глазами Занони. Он чувствовал, как сердце Виолы билось, он не мог оторваться от ее глаз, ее горячее дыхание касалось его щеки. Он вздрогнул — гордый, таинственный Занони, который, казалось, так отрешен от людей. С глубоким вздохом он прошептал:

— Виола, я люблю тебя! — Он упал к ее ногам и страстно продолжал: Теперь я не приказываю больше; как должно умолять женщину, так умоляю я тебя. С тех пор как я в первый раз увидел твои глаза и услыхал твой голос, ты стала для меня слишком дорога. Волшебство, о котором ты говорила, оно живет в тебе. Я уехал из Неаполя, чтобы избегнуть твоего присутствия, но твой образ преследовал меня. Проходили месяцы, годы, а твой нежный взгляд все еще озарял мое сердце. Я вернулся, потому что видел тебя одинокой и печальной, потому что я знал, опасности, от которых я мог спасти тебя, угрожают тебе. Прекрасная душа, тебя хотел я отдать кому-нибудь, кто на этой земле мог бы сделать тебя счастливее, чем могу сделать я. Виола!.. Виола!.. Ты не знаешь, ты никогда не узнаешь, до какой степени ты мне дорога!

Невозможно найти слова, чтобы описать восторг, полный, абсолютный восторг, наполнивший сердце неаполитанки. Тот, на кого она смотрела как на стоявшего даже выше любви, был у ее ног и выказал большую покорность и смирение перед ней, чем те ее поклонники, которых она наполовину презирала. Она молчала, но ее глаза говорили; а потом, тихо и как бы замечая наконец, что человеческая любовь овладела его душой, она почувствовала беспокойство чистой и добродетельной натуры. Она не смела, она даже не подумала задать ему вопрос, который бесстрашно предложила Глиндону; но она почувствовала внезапную холодность... ей показалось, что преграда поднимается между нею и любовью.

— Занони, — прошептала она с опущенными глазами, — не проси меня бежать с тобой, не соблазняй меня, — ты хотел защищать меня от других. О! Защити меня от самого себя.

— Бедная сирота! — нежно воскликнул он. — Можешь ли ты думать, что я прошу у тебя величайшей жертвы, какую женщина может принести любви? Ты моя жена, ты соединена со мной навсегда всеми нитями, всеми желаниями, которые могут укрепить и очистить любовь. Увы! Любовь оклеветали в твоих глазах. Те, кто действительно любят, стараются всевозможными узами и клятвами удержать за собою сокровище, которым они владеют. Виола, не плачь! По крайней мере до тех пор, пока ты мне не дашь право стереть эти слезы моими поцелуями!

Ее прекрасное лицо не отворачивалось больше, оно доверчиво опустилось на грудь Занони; он нагнулся, их губы встретились в долгом, горячем поцелуе... опасность, жизнь, свет — все было забыто.

Вдруг Занони быстро вырвался из ее объятий.

— Слышишь ты этот ветер, который вздыхает и затихает? Как этот ветер сила, которая у меня была, чтобы спасти тебя, защитить, предвидеть грозу на твоем горизонте... этой силы у меня нет больше! Но что мне до этого? Скорей! Скорей! Пусть любовь заменит все, что она решилась потребовать себе в жертву. Пойдем.

Виола уже не колебалась. Она накинула на плечи плащ, собрала свои распущенные волосы; еще одна минута, и она была готова, как вдруг послышался страшный шум в низу лестницы.

— Слишком поздно! Безумный, слишком поздно! — воскликнул Занони, направляясь к двери.

Он открыл ее и был отброшен назад толпой похитителей. Комната наполнилась масками, вооруженными с ног до головы. Двое из этих негодяев уже схватили Виолу — крики ее донеслись до Занони. Он бросился к ней. Виола услыхала его призыв на непонятном языке, увидела оружие бандитов, направленное в его грудь, и потеряла сознание.

Когда же пришла в себя, то поняла, что сидит связанная в быстро мчащейся карете наедине с одетым в маску и неподвижным спутником.

Карета остановилась при входе в мрачное здание. Двери отворились без малейшего шума, широкая лестница, ярко освещенная, представилась ее глазам. Она находилась во дворце князя N.

Молодую актрису привели и оставили одну в комнате, убранной в роскошном полувосточном вкусе. Ее первая мысль была о Занони. Жив ли он еще? Спасся ли он здравым и невредимым от кинжалов бандитов? Он, ее новое сокровище, новый свет ее жизни, ее руководитель и, наконец, ее возлюбленный!

Ей не долго пришлось думать; послышались шаги; она вскочила, но не испугалась. Смелость, которая не была ей свойственна, которой она до тех пор не знала, наполнила и возвысила все ее существо. Живая или мертвая, но она будет верна Занони! Теперь у нее был новый повод защищать свою честь.

Дверь отворилась, и вошел князь в роскошном наряде, который носили в то время в Неаполе.

— Красавица! — проговорил он, подходя к ней с полуулыбкой на губах. Ты не будешь строго судить насилие, вызванное любовью?

И он попытался взять ее за руку. Она оттолкнула его.

— Подумай, — продолжал он, — ты теперь во власти человека, который никогда не колебался, если желал достигнуть цели, хотя бы она была менее драгоценна, чем ты. Тот, кто тебя любит, несмотря на всю свою дерзость, не может спасти тебя. Ты принадлежишь мне; но вместо того, чтобы быть твоим властелином, позволь мне быть твоим рабом.