Аргонавты Времени (сборник) - Уэллс Герберт Джордж Страница 45

– Да, конечно. Такие сны упоминаются во многих книгах о душевных расстройствах.

– Что ж, пожалуй. Среди душевных расстройств им самое место… Но я не о том. – Он опустил взгляд на костяшки своих тощих пальцев. – Всегда ли это сны – вот в чем вопрос. Может, не сны, а что-то другое? Совсем другое, а?

Я бы осадил назойливого собеседника, если бы не лихорадочное волнение на его лице и особый взгляд потускневших глаз с воспаленными веками – должно быть, вам знаком такой взгляд.

– Я спорю не просто так, – вздохнул он. – Они меня убивают.

– Сны?

– Если их можно назвать снами. Из ночи в ночь, и такие яркие, подробные! Вот это все… – он указал на проносившийся за окном пейзаж, – просто серая картинка по сравнению с ними! Едва помнишь, кто ты на самом деле такой, где работаешь… – Он помолчал. – Даже теперь…

– Что, так до сих пор и снится?

– Нет, закончилось.

– То есть…

– Я умер.

– В каком смысле?

– Раздавлен и убит, и мое «я» из того сна мертво. Мертво навсегда, его больше нет. Там я был совсем другим, знаете ли, и жил в другой части света, да еще и в другое время. Я был им каждую ночь – просыпался не собой, в иной жизни, понимаете? Все по-другому, целая череда событий… вплоть до самого последнего.

– Того, когда вы умерли?

– Да, когда умер.

– И с тех пор…

– Слава богу, больше ничего. Это был конец сна.

Мне стало ясно, что от рассказа о странном сне уже не отвертеться. Впрочем, ехать оставалось еще целый час, за окном быстро темнело, а Фортнум-Роско писал скучновато.

– В другое время, говорите? – хмыкнул я. – Даже век другой?

– Да.

– Прошлое?

– Нет, будущее. Далекое.

– Трехтысячный какой-нибудь год?

– Какой точно, не скажу… То есть во сне я знал, но не теперь… когда я не сплю. Уйму всего забыл, когда проснулся, хотя помнил, пока… пока спал? Не знаю, как это назвать. Годы в том веке считали не как у нас, а… мм… – Он потер лоб. – Нет, не припомню уже.

Слабо улыбаясь, он вновь уставился в никуда, и я уже опасался, что так и не узнаю, о чем был сон. Вообще-то, терпеть не могу тех, кто их пересказывает, но незнакомец меня заинтриговал. Я даже решил ему помочь:

– Это началось…

– Сон был ярким с самого начала, – заговорил он. – Я вдруг будто просыпался в нем и, что любопытно, никогда не вспоминал жизнь, которой живу сейчас. Должно быть, событий во сне мне хватало с лихвой. Наверное… Но сперва я постараюсь припомнить как можно больше. Первое воспоминание: сижу на крытой террасе с видом на море. Свежий и бодрый, ни капли сонливости, только что проснулся – потому что девушка перестала обмахивать меня веером.

– Девушка?

– Да, девушка. Не перебивайте, а то собьюсь! – Он вдруг нахмурился. – Вы же не считаете меня сумасшедшим?

– Нет, – ответил я. – Вам просто приснился сон. Расскажите мне его.

– Так вот, я проснулся, потому что меня перестали обмахивать веером. Совсем не удивился, обнаружив себя там, никакого ощущения внезапной перемены – как будто всегда жил в том месте. Вся память о настоящей жизни здесь, в девятнадцатом веке, тут же вылетела из головы, как сон. Моя фамилия была уже не Купер, а Хидон, и я отлично знал, кто я в том мире такой. С тех пор уже многое позабылось, не хватает связности – но тогда, во сне, все казалось ясным и логичным. – Попутчик ухватился за оконный ремень, подался вперед и жалобно взглянул на меня. – Вам кажется, что все это бред?

– Нет, что вы, продолжайте! – воскликнул я. – Расскажите про террасу, где вы сидели, – какая она была?

– Ну не то чтобы терраса, скорее лоджия – маленькая, на солнечную сторону. Затененная крышей, лишь сверху виднелся полукруг неба, а вдали – море. В углу стояла девушка, а я лежал в шезлонге – металлическом с полосатыми светлыми подушками. Девушка стояла ко мне спиной, опершись на перила. Лучи заходящего солнца падали сбоку, освещая ее изящную белую шею с ниспадающими колечками локонов и плечо, а прелестное тело скрывалось в прохладной голубоватой тени. Одежда… не знаю, как выразиться, – свободная такая, плавно ниспадающая. Короче, девушка стояла там, и я вдруг понял, насколько она прекрасна и желанна, как будто видел впервые. И когда наконец я вздохнул и приподнялся, она повернула ко мне лицо… – Рассказчик на миг запнулся. – Я прожил в нашем мире пятьдесят три года. У меня были мать, сестры, друзья, жена и дочери – я хорошо изучил и помню их лица. Но лицо той девушки… оно кажется мне куда реальней. Могу вызвать его в памяти как наяву, даже нарисовать, и вообще…

Я молча слушал.

– То лицо из сна… лицо мечты! – продолжал он. – Оно поражало красотой, но не суровой и холодной, как у святых, и не той, что пробуждает бурные страсти, а словно излучающей свет. Милая спокойная улыбка, глубокий взгляд серых глаз… Двигалась девушка так грациозно, что вызывала в памяти все самое приятное и изящное…

Он смущенно потупился, скрывая лицо. Затем снова взглянул на меня и продолжил, больше не пытаясь скрыть твердой убежденности в реальности своей истории:

– Ради той девушки я отринул все прежние планы и устремления, все, над чем работал и чего желал. У себя на севере я был влиятелен и богат, пользовался большим уважением, но все это казалось ничтожным по сравнению с ней. Я оставил прошлое на произвол судьбы и отправился в солнечный город наслаждений, чтобы провести с любимой хотя бы остаток своих дней. Пока я любил, не зная еще, важен ли для нее, решится ли она… решимся ли мы, – вся жизнь казалась мне прахом и тленом. Да она и была прахом и тленом. Ночь за ночью и долгие дни напролет я томился желанием… моя душа боролась с запретами. Не в человеческих силах передать мои чувства – как все оттенки мерцающего света. Но когда он есть, вокруг меняется все… В результате я уехал и бросил их всех в том кризисе – пускай справляются сами.

– Кого бросили? – спросил я озадаченно.

– Людей севера. Я же был значительной персоной в том сне – из тех, кому верят, за кем идут. Миллионы тех, кто ни разу меня не видел, были готовы идти на риск, делать что угодно из одного доверия ко мне. Я годами вел большую игру, хитрую и сложную политическую игру среди предательств и интриг, речей и народных волнений. В том огромном бурлящем мире я в конце концов практически возглавил сопротивление Банде – так их называли, – своего рода заговору крупных мошенников и мерзавцев, игравших на примитивных эмоциях толпы. Их громкие слова и рекламная шумиха застилали миру глаза и вели его год за годом к непоправимой катастрофе… Трудно ожидать, что вы поймете все хитросплетения и нюансы той эпохи, далекой от нас. Однако там, во сне, они были у меня в памяти вплоть до мельчайших подробностей. Даже когда я просыпался и протирал глаза, тающие очертания тех странных событий еще маячили перед глазами, и после копания в тамошней грязи я благодарил Бога за солнечный свет.

Итак, я сидел в шезлонге, разглядывал девушку и радовался… радовался, что оставил всю эту глупость и суету, пока не стало слишком поздно. В конце концов, разве любовь и красота, восторг и желание не лучше унылой возни ради великих, но туманных целей? Не к чему стремиться к лидерству, если можно посвятить свои дни любви. С другой стороны, если бы не дни молодости, проведенные в суровых испытаниях, я растратил бы себя на пустых и тщеславных женщин. При этой мысли меня вновь охватывали невероятная любовь и нежность к моей милой спутнице, что явилась наконец и принудила меня силой своих неотразимых чар отринуть прежнюю жизнь.

«Ты достойна этого, – произнес я тихонько, чтобы она не слышала. – Ты достойна этого, моя драгоценная, достойна гордости и поклонения и всего на свете. Любовь моя! Обладание тобой стоит всех сокровищ мира!»

Она обернулась на мой шепот.

«Иди сюда! Ты только глянь! – воскликнула она, и ее голос до сих пор звучит у меня в ушах. – Смотри, как солнце встает над Монте-Соларо!»[141]

Помню, как вскочил на ноги, подошел к перилам и встал возле нее. Она положила белую руку мне на плечо и указала на громады песчаника, подернутые румянцем рассвета и словно пробуждающиеся к жизни. Но сперва я полюбовался, как лучи солнца ласкают очертания ее щек и шеи. Как описать то, что мы видели перед собой тогда? Дело было на Капри…