Джозеф Ле Фаню - Проклятый остров Страница 45

Махмут не демонстрирует свои способности в присутствии сородичей: по его словам, если при этом в комнате окажется человек, владеющий черной магией, и распознает, что он обратился к белой магии, то вызовет духа, представляющего черную магию, который одержит верх над духом белой магии: оба эти духа — непримиримые враги, но черный могущественнее. А поскольку дух белой магии выступает при случае сильным помощником (подружился он с Махмутом способом, который представляется мне маловероятным), то Махмут очень желал бы оставаться с ним в добрых отношениях возможно дольше. Англичане, как видно, о черной магии понятия не имеют, и потому в нашем обществе Махмут чувствует себя в безопасности. Дух черной магии, заговорить с которым означает обречь себя на верную смерть, явился однажды Махмуту на Карнакской дороге[84] — «меж небом и землей, меж ночью и днем» (так он выразился). Духа этого, по словам Махмута, можно распознать по цвету кожи, которая у него бледнее обычной; у него два длинных клыка в углах рта, а глаза — сплошь белые и величиной с лошадиные.

Махмут устроился в углу на корточках поудобнее, а я выдал ему клочок черного брезента. Для того чтобы впасть в сомнамбулическое состояние, при котором становится доступным ясновидение, требуется несколько минут, и потому я вышел прохладиться на балкон. Столь жаркой ночи еще не выдавалось: солнце уже три часа как закатилось, однако ртуть термометра все еще держалась около ста градусов по Фаренгейту.[85]

Небосвод был подернут серой дымкой, хотя обычно он казался затканным темно-синим бархатом, а свистящие порывы ветра с юга предвещали трехдневные песчаные налеты непереносимого хамсина.[86] Невдалеке на улице слева находилось небольшое кафе, у дверей которого вспыхивали и потухали крохотные светлячки кальянов, которые в темноте курили сидевшие там арабы. Изнутри доносилось позвякивание медных кастаньет в руках танцовщиц — сухое и отрывистое на фоне гнусавого завывания дудок, сопровождающего плясовые движения, столь любимые арабами, а европейцам несимпатичные. На востоке небо было светлее: всходила луна, на моих глазах красный обод огромного диска показался над горизонтом в пустыне, и как раз в этот момент, по забавному совпадению, один из арабов, расположившихся возле кафе, затянул дивную песню:

Не спится мне из-за тоски по тебе, о Луна;Далеко твой над Меккой престол — сойди же ко мне,                                                                       о любимая.

Тут послышалось монотонное бормотание Махмута, и я поспешил обратно в комнату.

Мы установили, что опыты давали скорейший результат при непосредственном контакте: это служило для Уэстона подтверждением того, что мысль способна каким-то причудливым образом передаваться, но каким именно — мне, признаться, никак в толк было не взять. Когда я вошел, Уэстон что-то писал за столом у окна, но сразу же поднял голову.

— Возьми Махмута за руку, — велел он, — а то речь его пока что бессвязна.

— Как ты это объясняешь?

— По мнению Майерса, подобный феномен — близкий аналог разговору во сне. Махмут толкует что-то насчет гробницы. Подай ему намек: посмотрим, правильно ли он его уловит. Махмут на редкость восприимчив — и на твой голос отзывается быстрее, чем на мой. Возможно, на гробницу его навели похороны Абдула!

Меня осенила неожиданная мысль.

— Тише-тише, я вслушаюсь.

Голова у Махмута была слегка запрокинута, и клочок брезента он держал перед собой довольно высоко. Как всегда, говорил он очень медленно — коротко и отрывисто, что обычно было ему совсем несвойственно.

— По одну сторону могилы, — вещал он, — стоит тамариск, и возле него фантазируют зеленые жуки. По другую сторону — глинобитная стена. Вокруг много других могил, но все они спят. А эта могила — та самая, она не спит, и она сырая, не песчаная.

— Я так и думал, — произнес Уэстон. — Он говорит о могиле Абдула.

— Над пустыней красная луна, — продолжал Махмут, — прямо сейчас. Задувает хамсин, он принесет много песка. Луна красная от песка, потому что висит она низко.

— Он все еще отзывается на внешние воздействия, — заметил Уэстон. — Ущипни его, прошу тебя.

Я ущипнул Махмута, но тот и ухом не повел.

— В конце улицы есть дом, в дверях стоит человек. Ай-ай! — вдруг вскрикнул Махмут. — Он дружит с черной магией. Не впускайте его сюда. Он выходит из дома, — взвизгнул Махмут, — идет сюда, нет, повернулся и пошел к луне и к могиле. Он дружит с черной магией, он умеет поднимать мертвецов, у него при себе нож для убийства и лопата. Лица его я не вижу, черная магия мешает мне видеть.

Уэстон вскочил со стула и, как и я, жадно ловил слова Махмута.

— Надо идти, — воскликнул он. — Это шанс для проверки. Послушаем еще немного.

— Он идет, идет, идет, — монотонно бубнил Махмут, — идет к луне и к могиле. Луна уже не висит прямо над пустыней, она поднялась выше.

Я показал за окно:

— Это, во всяком случае, верно.

Уэстон забрал брезент из руки Махмута, и бубнеж прекратился. Махмут тотчас распрямился и протер глаза:

— Халас!

— Точно, халас.

— Я рассказывал вам о той леди, что в Англии? — спросил Махмут.

— Да-да, — подтвердил я, — спасибо, юноша. Белая магия сработала сегодня на отлично. Отправляйся-ка спать.

Махмут послушно заторопился уйти, и Уэстон притворил за ним дверь.

— Нам надо спешить, — заявил он. — Стоит пойти и устроить проверку, хотя зрелища хотелось бы повеселее. Занятно, что Махмут на похоронах не был, а между тем описал могилу в точности. Что вы об этом думаете?

— Думаю, что белая магия показала Махмуту человека, который, вооружившись черной магией, направляется к могиле Абдула — возможно, с целью ее ограбить, — уверенно ответил я.

— И что нам делать, когда мы туда доберемся?

— Понаблюдать черную магию в действии. У меня лично душа в пятках. У вас тоже.

— Никакой черной магии в природе не существует, — отрезал Уэстон. — Ага, понял. Дайте-ка мне вон тот апельсин.

Уэстон проворно очистил апельсин и вырезал из кожуры два кружка размером с пятишиллинговую монету, а также два продолговатых клыка белого цвета. Кружки он вставил в глаза, а клыки — в углы рта.

— Дух черной магии? — осведомился я.

— Он самый.

Уэстон достал длинный черный бурнус[87] и завернулся в него. Даже при свете яркой лампы дух черной магии выглядел весьма устрашающе.