Мария Барышева - Дарители Страница 46

— Руки!!!

Вита машинально протянула руки, Схимник наклонил над ними бутылку, из которой плеснулось, и кухня начала заполняться резким запахом спирта. В губы ей ткнулся холодный пакет:

— Пей, живо! Руки три, будто моешь!

— Перестань! — Вита мотнула головой. — Ничего не будет!

— Пей! — он бросил пустую бутылку, схватил Виту за волосы, отогнул голову назад и, с силой разжав зубы, начал лить ей в рот молоко. Она глотала, захлебываясь, фыркая и пытаясь мотать головой. Наконец ей удалось оттолкнуть от себя пакет и, кашляя, выговорить:

— Да прекрати же! Нет никакого яда! Никогда не было! Ничего со мной не будет!

Схимник не слушал, оттягивал ей веки, заглядывая в глаза, щупал пульс, нажимал на какие-то точки, проверяя реакцию.

— Ты что-то чувствуешь?! Боль?! Дышать нормально?! Хорошо видишь?! Не слышишь какого-нибудь шума, звона?! Что?!

Его лицо было напряженным, лоб под углом рассекли глубокие морщины, серая радужка глаз потемнела почти до черноты. Крепкие пальцы больно впились ей в плечи, сжали. Вита с трудом подняла руку и вытерла испачканный молоком подбородок, от пальцев в нос ей ударил запах спирта, и она, сморщившись, чихнула.

— Я нормально себя чувствую. И буду себя чувствовать нормально. Если бы что-то было, я бы уже… оно сразу же действует. Прекрати меня трясти — мне больно. У меня синяки останутся от твоих пальцев.

Но он не отпустил ее.

— Прошло много времени — действие могло ослабнуть. Ты…

— Схимник, никакого яда нет.

Схимник молча смотрел на Виту, продолжая сжимать ее плечи. Прошло пять минут, после чего он вдруг размахнулся и резко ударил ее ладонью по лицу. Вскрикнув, она схватилась за щеку, которую словно ожгло огнем, из глаз сами собой брызнули слезы.

— Это тебе за глупость! — глухо сказал он, тяжело дыша. — Сумасшедшая девка!

Схимник отошел к окну, прижал к стеклу кулак и оперся на него лбом, глядя куда-то сквозь липы и аккуратно прорисованные и наполненные светом прямоугольники окон противоположного дома. Вита встала, прижимая ладонь к щеке и шмыгая носом. Она оглядела кухню, сейчас напоминавшую разгромленный молочный магазин, наклонилась и подняла пустую бутылку.

— Ты ничего не оставил. Себе ничего не оставил. Ты прикасался. Во что же ты, черт возьми, веришь?!

— Он просто выветрился, — Схимник медленно повернул голову и посмотрел на нее, растерянно и жалко стоящую посреди молочных и кефирных разводов, с мокрыми от молока волосами, прилипшими к щекам. — Прошло много времени. Ты ничего не доказала. Ни мне, ни себе.

Он наклонился и, словно дохлую крысу, поднял письмо, держа его за уголок, не глядя бросил на стол. Вита следила за его действиями с откровенным страхом и некой надеждой. Каким-то чудом письмо не намокло и не порвалось — лишь слегка смятое лежало оно на столешнице — лежало издевательски. Где-то за спиной включили музыку, и отчетливо слышалоь ритмичное буханье.

— Убери здесь и отправляйся спать, — Схимник направился к двери, старательно перешагивая через белые лужицы. — Ужинать, я думаю, ты уже не станешь.

Вита хмуро поставила пустую бутылку к остальным, столпившимся под раковиной, потом выдвинула ящик и начала рыться в нем в поисках ложки похолоднее.

— Не стоит, — сказал Схимник где-то уже в дверях комнаты. — Синяка не будет.

— Товарный вид?! — крикнула она уже с прежней злостью и швырнула найденную было ложку обратно в ящик. Но не получив ответа, начала старательно убирать кухню. Закончив, Вита ушла в ванную и вымыла голову. Зачесав мокрые волосы назад, она посмотрела в зеркало. «Ужас! — подумала она, изучая свое бледное исхудавшее лицо и жесткие, затравленные глаза, сейчас похожие на глаза изголодавшейся дворовой кошки. Где-то за стеной продолжала играть музыка, слышался чей-то смех, с улицы долетал шум редких машин, тут же вплелся донесшийся с Волги сердитый гудок — все это казалось далеким, непостижимо далеким. — А ведь я чувствую себя виноватой. Чувствую себя виноватой — почему? И перед кем?» Она потрогала щеку, краснота с которой уже начала сходить, тряхнула головой, отчего мокрые, потемневшие от воды пряди ссыпались ей на лицо, отбросила их набок и вышла из ванной.

Письмо так и лежало там, где его бросил Схимник — слегка смятая бумага выгнулась над поверхностью стола. Ветерок, проникавший через форточку, чуть шевелил его, и лист покачивался, словно в нетерпении, как подобравшийся паук-волк, и покачивались крупные кружевные буквы, в которых кто-то притаился, дожидаясь момента, когда его Увидят?

Вита, помедлив, подошла и сложила письмо вчетверо, на ощупь, не глядя, потом пошла в комнату, и Схимник, стоявший возле шкафчика, обернулся и посмотрел на нее. Только сейчас ей пришло в голову, что там, на кухне, она могла бы схитрить, сказать, что ей плохо, выдумать какие-то симптомы отравления, и, кто знает, может Схимник вызвал бы «скорую», ее могли бы отвезти в больницу и тогда… но теперь думать об этом было слишком поздно. Впрочем, еще неизвестно — удалось ли бы ей его обмануть. Она остановилась возле журнального столика, осторожно держа сложенное письмо за уголки, словно оно могло ее укусить.

— Если все дело в яде, как ты считаешь, зачем нужно такое странное содержание? Написали бы что-нибудь действительно соответствующее личности отправителя — да хоть какой угодно текст, хоть «перепишите это десять раз и вам будет счастье»! Зачем писать такое?

— Все никак не успокоишься?! — резко спросил Схимник, и Вита почувствовала, что он все еще зол. — Все… уже все ясно, не лезь ты в эту дрянь, порви и выбрось и это все выбрось — это чужой маразм, не больше! — он быстро подошел к ней и протянул руку. — Дай сюда! Если ты не можешь — это сделаю я! А если ты так уж боишься этих каракуль, то я прочту тебе их вслух, и ты убедишься в том, что всего лишь придумала замечательную филологическую сказку.

Он вырвал у нее письмо и начал его разворачивать, а Вита смотрела на него, как зачарованная, — такого поворота она не ожидала. Шелест бумаги сейчас звучал для нее, как скрежет открывающегося дверного замка. Если бы она знала, что так будет, она бы с самого начала… как хорошо, что он не верит, как же это замечательно! Схимник развернул лист, глянул на нее со снисходительной усмешкой, потом опустил глаза и…

Скорость взгляда очень велика, но Вита все же оказалась проворней — метнулась вперед, и лист протестующе шелестнул, отвернутый в сторону от глаз, уже почти вцепившихся в первую строчку.

— Нет, — тихо сказала она, крепко прижимая бумагу исписанной стороной к держащей ее руке. Схимник посмотрел на девушку с насмешливым удивлением.