Дылда Доминга - Изоморфы Страница 46

— Нет, идиотка, конечно же, не я, — передразнивая, ответила мама голосом мальчика. Это он, мелкий подонок, сознательно создавал видения, питаясь моими страданиями, наслаждаясь ими. Демон в обличье ребенка.

Но улыбка и это давно забытое лицо — все было таким настоящим. Мне так ее не хватало. Я рухнула на колени, и тоска согнула меня пополам, заставив разразиться рыданиями. Я понимала, что все это дело рук мальчика, знала, что она не настоящая, но было уже поздно. Все это уже не имело значения: я столько времени держала все внутри, я ведь так и не заплакала с тех пор, как ее не стало. Теперь я плакала за все эти годы, и не могла остановиться — и мне было плевать, что мальчик смотрел и заливался смехом. Не нужно было Нине вытаскивать этого ублюдка, пусть бы сдох там снаружи, когда ушла приливная волна.

Как же я любила ее и люблю… Я плакала и плакала, раскачиваясь взад-вперед, пока не проснулась на истерзанных простынях в крепко сжимающих меня мужских руках.

— Тише, тише, — шептал хриплый голос. Саша еще несколько раз дернулась в его руках и, наконец, затихла. Слезы по-прежнему катились по ее лицу, но это уже было неважно. Она сумела вырваться из цепких объятий сна и осознать реальность. Лунный свет затапливал комнату, полупустую, с матрасом и спортивным инвентарем в углу. Руки, которые ее держали, оказались руками мужчины, который никогда еще в этой жизни не был с ней нежен, поэтому от неожиданности Саша замерла и насторожилась. Они не были раздеты, не занимались каким-нибудь очередным ненормальным сексом — он просто держал ее в руках, очевидно, возвратившись из клуба. От него заметно тянуло дымом и выпивкой.

— Тебе приснился кошмар, — Тим отстранился, почувствовав, что она пришла в себя.

— Сон, это был сон, — как заклинание повторила Саша. Образы из сна были еще слишком реальны, и эмоции, вытащившие на свет воспоминания, которые, казалось, вообще не должны были существовать. Она рано потеряла мать, вернее даже было сказать, что она ее совсем не знала — ту женщину, что выносила и родила изоморфа во плоти. Женщину, поглощенную Тинни, или все же захваченную им не до конца? Саша явственно различала любовь и нежность во взгляде матери, которые не могли принадлежать мужчине. Даже такому безумному, как ее отец.

— Что тебе снилось? — голос Тима вырвал ее из раздумий.

— Прошлое, — прошептала Саша, качая головой, — далекое прошлое, моя настоящая мать. Я полагала, что совсем не помню ее.

— Ты выросла в интернате? — спросил Тим.

— Нет, в приемной семье. Но я всегда знала правду.

— Тебя оставили?

— Нет, — поспешно отозвалась Саша, — мама умерла, почти сразу после моего рождения.

— Мне жаль, — Тим снова оказался рядом, и было так странно ощущать его молчаливую поддержку, впервые без насмешки или ненависти.

— Тебе? — не удержалась Саша от сомнения в голосе.

— Какой ты представляешь мою семью? — вдруг спросил он. И Саша впервые задумалась на эту тему: она не представляла ее вовсе, ей не приходило в голову заниматься подобным. Наверное, жестокой, бешеной, с ножами и кастетами в детских кроватках вместо погремушек. Что еще можно было предположить?

— Когда я был мелким, — глухо заговорил Тим, — к матери прибился очередной мужик. Поначалу у него даже были деньги, на выпивку и не только. Они часами пили в нашей квартире с его друзьями, а я сидел в кроватке. Знаешь, стандартная такая, с решеткой вместо стенок. Я мог орать, мог звать, мог обделаться, но им не было до меня дела. Тогда я понял, что могу рассчитывать только на себя.

Саша молча слушала, не смея прервать неожиданную откровенность Тимура.

— Потом был другой мужик, третий, десятый. Я рос, но практически ничего не менялось. Кроме того, что очередной сожитель стал давать по шее и ей, и мне. Тогда я понял, что все люди по природе своей — ублюдки. Просто одни ублюдки — трусливые, а другие — те, кто ими правит.

— И ты стал тем, кто правит.

— Нет, я стал самым редкостным из ублюдков, не скрывающим своей сути.

— Но есть же добрые люди, и храбрые…

— Не смеши, — резко оборвал ее Тим. — Я видел этих храбрых людей. Поставь их к стенке, приставь к голове дуло пистолета — и они наделают в штаны. Предложи добрым достаточно денег, и они сдадут тебя с потрохами. Доброта и храбрость — не более чем маски лицемерных ублюдков. Срывать их и показывать им самим их истинные лица — вот настоящая жизнь.

— Значит, это ты делаешь? — взволнованно проговорила Саша и чуть отползла от Тима. — Твоя любимая работа.

— Да, я люблю свою работу, — его голос вновь стал отстраненным и чужим.

— Мне жаль, — проговорила Саша, когда молчание затянулось.

— Чего тебе жаль?

— Твоего детства, и своего.

— Глупости, — бросил он, поднялся и пошел в ванную.

Саша слушала, как шумит вода и думала о том, кто сделал Тима таким, каким он стал. Его мать, отсутствие настоящего отца или вереница всех тех мужчин, что обижали мальчишку: кто пренебрежением, кто ненавистью, а кто и тяжелым кулаком? Глядя на свою мать, он перестал уважать женщин, воспринял жестокость, как единственную модель обращения с ними; глядя на мужчин, возненавидел оставшуюся половину человечества и стал поклоняться одному единственному идолу — насилию.

Саша еще раз прокрутила в голове свой сон и, не смотря на все его странности, стала подозревать, что снова побывала в чужом теле. У нее никогда не было беременной подруги Нины, а у ее родителей, даже приемных, — такой квартиры. И она никогда не занималась заштопыванием человеческих тел. Очевидно, сходство их судеб заставило Сашу на какое-то время раствориться в той другой жизни. Она передернулась, вспоминая некоторые моменты сна, и, перевернувшись на другой бок, закрыла глаза, пытаясь вновь уснуть под шум из ванной.

После разговора с Тимом ей почему-то больше не страшно было отключиться, что бы ни поджидало по другую сторону. Теперь она знала, что Тим ее разбудит, если что-то случится. Ублюдок без маски? Что ж, по крайней мере, она могла положиться на него в некоторых вещах.

— Все это дурно попахивает, — рассуждал Сергей Витальевич, расхаживая по их небольшому офису, который они, тем не менее, арендовали недалеко от центра. Костя давно уже обратил внимание, что Витальевич питал странную привязанность к старым районам города.

— Все стало плохо с тех пор, как приехал этот длинноносый француз.

— Чего ты на него взъелся? — удивился Сергей.

— А разве не из-за него случились все эти неприятности? — горячо заметил Костя, а старший лишь неопределенно пожал плечами. С одной стороны парень был прав, а с другой, Витальевичу чисто по-человечески было жаль Дюпре. И потом, с ним так душевно было заседать до глубокой ночи на кухне, — Сергей протяжно вздохнул.