Солнце полуночи - Майер Стефани Морган Страница 5

Спятила?

Нет, на спасительный ветерок никакой надежды. Но ведь мне же незачем дышать.

Я остановил поток воздуха, проходящий через мои легкие. Полегчало мгновенно, но ненамного. В голове еще сохранились воспоминания об этом запахе, на корне языка – его вкус. Даже так я долго не продержусь.

Жизни всех присутствующих в этом классе грозит опасность, пока в нем находимся вместе она и я. Я должен бежать. Я и хотел сбежать, очутиться подальше от исходящего от нее жара и мучительной жгучей боли, но не был на все сто процентов уверен в том, что, если дам волю мышцам, чтобы сдвинуться с места, хотя бы просто встать, не сорвусь внезапно и не устрою уже спланированную бойню.

Однако я, пожалуй, мог бы продержаться примерно час. Хватит ли часа для того, чтобы овладеть собой и двигаться свободно, не бросаясь в атаку? В этом я усомнился, но заставил себя подчиниться. Я сделаю так, чтобы часа хватило. Времени как раз достаточно, чтобы убраться из класса, полного жертв, которым, пожалуй, вовсе незачем становиться жертвами. Если я сумею продержаться всего один краткий час.

Неудобное это было ощущение – не дышать. Мой организм не нуждался в кислороде, но отсутствие дыхания противоречило инстинктам. В напряженные минуты я полагался на обоняние более, чем на какое-либо из чувств. Оно указывало путь на охоте, оно первым предупреждало об опасности. Мне редко случалось сталкиваться с чем-либо столь же опасным, как я, но инстинкт самосохранения у моего племени так же силен, как у среднестатистического человека.

Неудобно, но терпимо. Все лучше, чем чуять ее и сдерживаться, чтобы не впиться зубами в эту нежную, тонкую, просвечивающую кожу и не прокусить ее до горячей, влажной, пульсирующей…

Час! Всего один час. Нельзя думать о запахе и вкусе.

Молчунья отгородилась от меня волосами, наклонилась вперед так, что концы прядей рассыпались по ее папке. Ее лица я не видел, понять, что она чувствует, по ее глубоким ясным глазам не мог. Неужели это попытка спрятать от меня глаза? Из страха? Застенчивости? Скрытности?

Мое недавнее раздражение, вызванное тем, как наглухо отгорожены от меня ее беззвучные мысли, оказалось слабым и бледным по сравнению с потребностью – и ненавистью, – которые завладели мной теперь. Ибо я ненавидел сидящую рядом хрупкую девушку, ненавидел ее со всем пылом, с которым цеплялся за свое прежнее «я», за мою любовь к семье, за мечты стать лучше, чем я был. Ненависть к ней, ненависть к чувствам, которые она во мне вызвала, немного помогала. Да, прежнее раздражение было слабым, но слегка помогало и оно. Я хватался за любую мысль, способную отвлечь меня, не дать вообразить, какова она была бы на вкус…

Ненависть и досада. Нетерпение. Да когда же он наконец пройдет, этот час?

А когда он истечет… она выйдет из этого класса. И что делать мне?

Если мне под силу обуздать чудовище, убедить его, что промедление стоит того… значит, я мог бы и представиться. «Привет, я Эдвард Каллен. Можно проводить тебя на следующий урок?»

Она согласится. Из вежливости. Несмотря на весь страх передо мной, который она наверняка уже ощутила, она последует условностям и зашагает со мной рядом. Увести ее не в том направлении труда не составит. Соседний лес тянется острым, похожим на палец выступом до дальнего угла стоянки. Я мог бы сказать ей, что забыл в машине учебник…

Вспомнит ли кто-нибудь, что именно со мной ее видели в последний раз? Как обычно, идет дождь. Два ученика в темных дождевиках, уходящих не в ту сторону, вряд ли вызовут заметный интерес или выдадут меня.

Вот только сегодня за ней внимательно следят и другие, хоть и не так мучительно, как я. В особенности Майк Ньютон чутко отзывался на каждое смещение веса ее тела, стоило ей поерзать на стуле – ей было неловко сидеть так близко ко мне, как было бы неловко любому, как я и ожидал, пока вся моя доброжелательность не улетучилась от ее запаха. Майк Ньютон непременно заметит, если она покинет класс вместе со мной.

Если я продержусь час, смогу ли протянуть все два?

Я вздрогнул от жгучей боли.

Она вернется из школы в пустой дом. У начальника полиции Свона восьмичасовой рабочий день. Я знал его дом, как знал каждый дом в этом городишке. Он приткнулся прямо у густого леса, другие дома довольно далеко. Даже если она успеет завизжать, а ей ни за что не успеть, никто ее не услышит.

Это и есть способ справиться с ситуацией ответственно. Я обходился без человеческой крови более семидесяти лет. Затаив дыхание, я смогу продержаться два часа. А когда застану ее одну, ни в коем случае никто другой не пострадает. И нет никаких причин торопиться с этим опытом, согласилось чудовище у меня в голове.

Не что иное, как казуистика – считать, что спасение девятнадцати присутствующих в этом классе ценой усилий и терпения убавит мне чудовищности, когда я убью эту ни в чем не повинную девушку.

Ненавидя ее, я в то же время прекрасно сознавал, что моя ненависть несправедлива. Я понимал, что на самом деле ненавижу самого себя. И возненавижу нас обоих гораздо сильнее, когда она будет мертва.

Так я и держался весь час – коротал время, представляя, как бы получше прикончить ее. Причем старался не рисовать в воображении само действо. Такого зрелища я мог и не выдержать. Поэтому лишь разрабатывал стратегию, и не более.

Один раз, уже перед самым концом урока, она украдкой взглянула на меня сквозь зыбкую завесу своих волос. Ничем не оправданная ненависть прожгла меня насквозь, едва я встретился с ней взглядом и увидел в ее испуганных глазах отражение этой ненависти. Кровь окрасила румянцем ее щеку, прежде чем она снова спряталась за волосами, и я едва сдержался.

Но тут грянул звонок. И мы – вот ведь шаблон – были спасены. Она – от смерти. А я, хоть и на краткое время, – от участи жуткой твари, внушающей мне самому страх и отвращение.

Пора было сваливать.

Даже сосредоточив все свое внимание на простейших действиях, я не сумел передвигаться так медленно, как следовало бы, и вылетел из класса стрелой. Если бы за мной кто-нибудь наблюдал, мой уход мог бы навести на подозрения. Но никто не обращал на меня ни малейшего внимания; мысли всех присутствующих по-прежнему вертелись вокруг девушки, обреченной умереть чуть позже, чем через час.

Я спрятался в своей машине.

Думать о том, что я прячусь, было неприятно. Выглядело это как трусость. Но мне с трудом хватало выдержки, чтобы находиться среди людей. На то, чтобы не убить одного из них, понадобилось слишком много стараний, в итоге у меня просто не осталось сил, чтобы противостоять остальным. Какое расточительство. Если бы уж я поддался чудовищу, то воспользовался бы поражением по полной.

Я включил диск, который обычно успокаивал меня, но теперь почти не подействовал. Нет, если что и помогло, так это прохладный сырой воздух, залетавший вместе с легкой изморосью в открытые окна. И хотя я предельно ясно помнил запах крови Беллы Свон, вдыхать этот чистый воздух было все равно что промывать изнутри тело, зараженное ее запахом.

Я снова был в здравом уме. Вновь мог мыслить. И бороться. Я был способен бороться с тем, чем не желал быть.

Мне не обязательно являться к ней домой. Не обязательно убивать ее. Все всяких сомнений, я – разумное, мыслящее существо, и у меня есть выбор. Выбор есть всегда.

В классе мне казалось иначе, но теперь я находился далеко от нее.

Мне незачем расстраивать отца. Незачем вызывать у матери стресс, тревогу… боль. Да, я ранил бы и мою приемную мать. А она такая ласковая, нежная и любящая. Причинять страдания такому существу, как Эсме, поистине непростительно.

Возможно, если я буду как можно старательнее избегать эту девушку, мне не понадобится менять свою жизнь. Все в ней устроено так, как мне нравится. Так зачем допускать, чтобы какое-то злополучное и аппетитное ничтожество испортило ее?

Забавно, а я-то еще рвался уберечь эту человеческую девушку от жалкой, беззубой угрозы, которую представляли ехидные мысли Джессики Стэнли. Да я годился на роль защитника Изабеллы Свон меньше, чем кто-либо другой. Ни от чего она не нуждалась в защите так остро, как от меня.