Александр Мазин - Право на месть Страница 5

Он повторил свой прием, нахмурился еще больше и довольно ловко (учитывая тесное пространство салона) перевернул Андрея на живот. Положив руки на изодранную спину Ласковина, он напрягся так, что длинное лицо побагровело, налившись кровью. Спустя примерно минуту, тяжело дыша, незнакомец опять перекинул Андрея навзничь.

– Молись Богу своему! – бросил он отцу Егорию.– Вслух молись!

«Что ж,– подумал Потмаков,– от молитвы вреда не будет!»

«Скорый в заступлении един сый, Христе…» – начал он и вдруг остановился. На язык просились другие слова, и отец Егорий не стал противиться.

«О великий угодниче Христов, страстотерпче и врачу многомилостивый Пантелеймоне! Умилосердися надо мною, грешным рабом…»

Рука незнакомца легла на солнечное сплетение Андрея. Вторая же двигалась над его грудью, мерно, вверх, вниз…

«…услыши стенание и вопль мой, умилостиви небеснаго верховнаго Врача душ и телес наших, Христа Бога нашего, да дарует ми исцеление от недуга, мя гнетущаго. Приими недостойное моление грешнейшаго паче всех человек. Посети мя благодатным посещением. Не возгнушайся…»

Незнакомец отнял руку от диафрагмы Андрея и двумя ладонями стал совершать резкие движения над телом. Словно сдавливал его через посредство невидимых поршней.

К страху своему отец Егорий увидел, как в такт этим движениям, хоть и происходят они не ближе пяди от тела, на голубоватой коже образуются слабые вмятины, как будто от физического нажима.

Игорь Саввич испугался, но голосом не дрогнул и продолжал чтение…

«…греховных язв моих, помажи их елеем милости твоея и исцели мя; да здрав сый душею и телом, остаток дней моих, благодатиею Божиею, возмогу провести в покаянии и угождении Богу и сподоблюся восприяти благий конец жития моего. Ей, угодниче Божий! Умоли Христа Бога, да предстательством твоим дарует здравие телу моему и спасение души моей. Аминь».

Незнакомец прекратил свое действо, откинулся назад, закрыл глаза.

Отец Егорий поддернул свитер, с которого до сих пор стекала вода.

– Замерз? – не открывая глаз, спросил незнакомец.

– Нет,– ответил Игорь Саввич.

Он и впрямь холода не чувствовал. Не до того.

– Садись, отец,– сказал незнакомец, открывая левую заднюю дверцу.– Поедем.

Машина тронулась.

Отец Егорий осторожно взял руку Андрея. Пульс был слабый. Но сердце билось, и слышно похрипывал воздух в груди Ласковина.

– Благодарю Тебя, Спасе наш! – с увлажненными от полноты чувств глазами прошептал отец Егорий.

Спустя много часов, после долгих целительных процедур, в кои Потмаков не вмешивался, Ласковин был упакован младенцем в шерстяные одеяла и оставлен в покое.

Сам же Игорь Саввич, в шерстяных носках и толстом узбекском халате, допивал какой-то там по счету литр травяных чаев и томился беспокойством.

– Как же вышло,– спросил он еще ранее,– что вы, Вячеслав, поспели столь вовремя?

– Так мой же ученик,– ответил Зимородинский, с усмешкой человека, коему палец в рот не клади.– Где ж мне еще быть, когда он в жмурики нацелился? Можете, отец, считать это интуицией.

Отцу Егорию шутка не по нраву пришлась, но он привык судить по делам, удержался от отповеди. А может, собственный грех смирил его? Или спасение человеческой жизни объединяет крепче, чем общие мысли?

– Устали? – спросил Потмаков.

– Есть маленько,– сознался Зимородинский.

Устал – мягко сказано. Вымотался в ноль. Зато вытянул Андрея, считай, из смертных врат. Теперь-то можно и передохнуть.

«Марише позвонить»,– напомнил себе Слава. Хоть и понимающая у него жинка, а надо не забыть погладить. Женщина для воина – великое дело. Защита и опора, если выбрал кого надобно. А не то – обуза и глупость.

– Домой не поедете? – спросил Зимородинский у отца Егория.

Игорь Саввич покачал головой.

– Тогда в детской вам постелю. На полу. Добро?

– Хорошо. А не то я могу около него подежурить,– предложил Потмаков, кивнув в сторону запеленутого Ласковина.

– Не нужно. Ему сейчас сон требуется, и он будет спать. И нам не повредит. Полночь уже.

– Я еще побуду,– сказал отец Егорий.– Помолюсь.

– Как хотите.

Потмаков Зимородинскому понравился. Главным образом потому, что тих был, в его работу не вмешивался безграмотно, как можно было ожидать, а, напротив, помогал ощутимо. Верою своей, крепостью духа, молитвой искренней. Это – как попутный ветер для умелого кормчего.

«Большой чистоты человек»,– подумал Вячеслав Михайлович и порадовался за Андрея.

Глава четвертая

Когда Наташа проснулась, то увидела, что отец Егорий по-прежнему сидит на стуле рядом с постелью.

– Доброе утро,– шепотом, потому что Андрей еще спал, проговорила девушка.

– Доброе утро.

Иеромонах кивнул большой головой, затем поднялся и вышел из комнаты, давая ей возможность встать и одеться.

Наташа оценила его такт.

Спустя двадцать минут, когда Наташа вышла на кухню, то увидела, что величественный гость, облачившись в ее фартук, жарит гренки.

– Ничего, что я тут хозяйничаю? – пробасил он.

Наташа пожала плечами.

– Ладно,– пообещал Потмаков,– больше не буду. А пока садитесь, Наташа, я за вами поухаживаю.

«Интересно, что он обо мне думает после вчерашнего? – подумала девушка.– Хороша я была!»

Гренки у Потмакова получились неплохие, но далеко не такие вкусные, какими вышли бы у самой Наташи.

То же можно было сказать и о кофе. Но Наташа похвалила. Ведь и гренки, и кофе – специально для нее. Сам отец Егорий ограничился чаем и ломтем черного хлеба.

– Пост,– пояснил он.

Спустя полчаса раздался звонок в дверь: пришел Зимородинский. Этот гость отказался даже от чая, но с удовольствием съел предложенное Наташей яблоко.

«Только Андрей мог свести их вместе!» – подумала Наташа, глядя на Зимородинского и отца Егория.

– Как у него дела? – спросил Вячеслав Михайлович.

– Спит,– лаконично ответил Потмаков.

– Не бредил?

– Нет.

– Отец Егорий,– спросила Наташа.– Сами-то вы поспали хоть сколько?

– Вздремнул пару часов. Мне много не нужно.

Зимородинский посмотрел с интересом и уважением. Прошлой ночью Игорь Саввич тоже почти не спал.

Это кое о чем говорит тому, кто понимает.

– Он скоро поправится? – спросила Наташа.

– Скоро,– ответил Игорь Саввич.– Я за ним уже замечал: полностью выложится – и спит. Встанет же – как ни в чем не бывало. Необычный организм. Как правило, человек не расходует себя без остатка, всегда остается резерв. Это я по старой памяти говорю,– он усмехнулся.– А вообще – вопросы к Вячеславу Михайловичу. Это его пациент.

– Что окрепнет он быстро – это верно,– сказал Зимородинский.– А вот насчет резерва… – Он помедлил.– Резерв у него есть. И будь здоров какой. Да только объяснить это обычными словами я не возьмусь.