Стивен Кинг - Тот, кто хочет выжить (сборник) Страница 5

Я был очень осторожен.

7 февраля

Культя отчаянно болела – временами невыносимо. Но, по-моему, глубинный зуд, возникший, когда начался процесс заживления, был еще хуже. Сегодня днем мне вспоминались все пациенты, которые без конца жаловались мне, что не могут вынести этот жуткий зуд заживления – ведь до него даже нельзя добраться, чтобы почесать. А я улыбался и говорил им, что завтра они будут чувствовать себя гораздо лучше, а про себя думал, какие же они нытики, какие безвольные трусы, какие неблагодарные деточки. Но теперь я понял. Несколько раз я уже готов был сорвать с культи полоски рубашки и чесать ее, чесать, царапать ногтями мягкие обнаженные мышцы, вырывая грубые швы – и пусть кровь хлынет в песок. Все, все что угодно, лишь бы избавиться от этого жуткого, доводящего до исступления зуда.

В такие моменты я считаю назад от сотни и нюхаю героин.

Понятия не имею, сколько его я ввел в свой организм, но знаю, что был в дурмане почти непрерывно после операции. Он ведь подавляет голод, знаете ли. Я практически не сознаю, что голоден. Легкое сосущее чувство в животе, и все. А его легко игнорировать. Но нельзя. Героин по калорийности равен нулю. Я проверял себя, переползал с места на место, измеряя мою энергию. Она убывает.

(позднее)

Пролетел еще один самолет. Так высоко, что мне пользы быть не могло никакой; и видел-то я только тянущийся за ним по небу расширяющийся белый след. Все равно я махал руками. Махал и вопил на него. Когда он скрылся из вида, я заплакал.

Темнеет, плохо видно. Пища. О какой только пище я не думал. Домашние колбаски моей матери. Хлеб с чесноком. Улитки. Омар. Жареное мясо на ребрышках. Мороженое с фруктами и взбитыми сливками. Лондонский бифштекс. Огромные треугольные куски торта с ванильным мороженым домашнего приготовления, которые подают у «Матушки Кранч» на Первой авеню. Горячие крендельки запеченная лососина мороженое запеченное в безе запеченная ветчина с кружочками ананаса. Кружочки лука. Жареный лук с картофельными чипсами холодный чай со льдом большими глотками картофель по-французски пальчики оближешь.

100, 99, 98, 97, 96, 95, 94

8 февраля

Утром сегодня еще одна чайка села на вершину пирамиды. Огромная, жирная. Я сидел в тени под моим валуном, который мысленно окрестил своим лагерем, положив забинтованную культю повыше. Едва чайка появилась, как у меня началось слюноотделение. Прямо как у павловских собак. Слюни текли, как у младенца. Как у младенца.

Я подобрал камень по руке и пополз к ней. Пинцетти, готовься отпасовать (Пайн, хочу я сказать. ПАЙН). Я не сомневался, что она улетит. Но не мог не попытаться. Если бы я добыл ее, такую откормленную и наглую птицу, вторую операцию можно было бы отложить на неопределенное время. Я полз к ней, культя время от времени ударялась о камни, и по всему телу у меня вспыхивал фейерверк боли, и я ждал, что она улетит.

Не знаю, сколько времени я к ней подкрадывался. Час? Два? И чем ближе я подбирался, тем отчаяннее колотилось мое сердце, тем аппетитнее выглядела чайка. А она словно нарочно меня дразнила, и я не сомневался, что она улетит, едва я доберусь до расстояния броска. Руки и ноги у меня начали дрожать. Во рту пересохло. Культя отчаянно ныла.

Я думаю теперь, что у меня начиналась ломка. Но так скоро? Я же принимал его меньше недели!

Не важно. Он мне необходим. Остается еще много. Очень много. Если позднее, по возвращении в Штаты, мне придется пройти курс реабилитации, я выберу лучшую клинику в Калифорнии и войду туда с улыбкой. Во всяком случае, пока это не проблема, верно?

Когда я оказался на расстоянии броска, у меня не хватило духа метнуть камень. Мной овладела безумная уверенность, что я промахнусь. И не на дюймы, а на футы. Нет, необходимо подобраться поближе. И я продолжал всползать на каменную груду, откинув голову, а пот градом катился по моему измученному телу огородного пугала. Зубы у меня начали гнить, я вам не говорил? Будь я суеверным, так решил бы, что это потому, что я съел…

Ха! Мы-то знаем, что это чушь, верно?

Я снова замер. Я был к ней гораздо ближе, чем к первым двум чайкам. И все-таки я не решался. Камень я стискивал так, что у меня разболелись пальцы, и все-таки я не мог его метнуть. Потому что совершенно точно знал, что произойдет, если я промахнусь.

Плевать, если я изведу весь товар! Я у них полжопы отсужу! До конца жизни не буду знать забот. МОЕЙ ДОЛГОЙ, ДОЛГОЙ ЖИЗНИ!

Думаю, я бы подполз прямо к ней, так и не метнув камня, если бы она наконец не взлетела. Я бы подполз к ней и свернул ей шею. Но она развернула крылья и взлетела. Я завизжал на нее, рывком поднялся на колени и метнул мой камень со всей мочи. И попал в нее!

Птица придушенно квакнула и упала по ту сторону пирамиды. Бормоча и хохоча, не думая о том, что культя бьется по камням и рана вот-вот откроется, я переполз через вершину и двинулся вниз. Стукнулся головой, но даже не заметил этого – то есть тогда, – хотя и набил порядочную шишку. Я был способен думать только о чайке и о том, как я попал в нее – фантастическая удача! – уже в полете! Попал в воздухе!

Она ковыляла вниз к берегу, волоча крыло, а брюшко у нее покраснело от крови. Я полз как мог быстрее, но она ковыляла еще быстрее. Состязание калек! Ха! Ха! Я мог бы ее схватить – расстояние между нами начало все-таки сокращаться, – если бы не мои руки. Я должен очень беречь мои руки – они могут мне понадобиться в будущем. Но как я их ни берег, ладони были все в царапинах к тому времени, когда мы достигли галечного пляжа и я разбил циферблат моего «Пульсара» об острый камень.

Чайка плюхнулась в воду, отвратительно квакая, и я схватил ее. За хвост. В кулаке у меня остался пучок перьев. Тут я упал лицом в воду, наглотался ее. Отфыркивался, отплевывался.

И пополз дальше. Даже попытался поплыть за ней. Повязка сползла с культи. Я начал тонуть. И еле сумел вернуться на берег, содрогаясь от утомления, раздираемый болью, плача, визжа, проклиная чайку. А она долго плавала там, все удаляясь и удаляясь. По-моему, был момент, когда я умолял ее вернуться. Но когда ее перенесло через риф, по-моему, она уже была мертвой.