Нацуо Кирино - Хроники Богини Страница 5

Одного я не могла понять: почему госпожа Микура не ела все эти яства? Хотя эта мысль и не давала мне покоя, я почему-то не решалась спросить у матери. Не решалась, может быть, потому, что мне казалось, это как-то связано с тем, что я была «грязным существом».

Через год мне представился случай лишь на мгновение увидеть Камику. Вечером тринадцатого августа на острове возносили молитву за благополучное плавание. Камику сидела вместе с госпожой Микура перед алтарем и сосредоточенно смотрела на нее, пока та возносила молитву:

— Поклонись небу,Поклонись морю,Отвесь поклон острову,Обратись с просьбою к солнцу, вознесенному в небе,Повернись спиной к солнцу, что в море садится.Это песнь раздается мужская,Что поют мужчины, как волны морские качаясь,Отдавая поклоны небу,Отдавая поклоны морю,Отдавая поклоны острову.

Госпожа Микура подала знак Камику, та поднялась и стала постукивать белыми раковинами в такт молитве. Я была поражена, увидев Камику. За то время, что мы не виделись, она вытянулась и физически развилась. Кроме того, ее белоснежная кожа, не характерная для жителей острова, стала еще более гладкой и блестящей, — Камику превратилась в настоящую красавицу.

Я же по-прежнему была смуглой и невзрачной, невелика ростом и худа. Да это и не удивительно — ела я очень плохо. Только и было радости, что изредка полакомиться мясом мелких крабов, а в основном питалась я почками ливистоны, плодами саговника, листьями полыни и папоротника, мелкой рыбешкой, моллюсками да водорослями. На острове росли съедобные растения, но выращивание и уход за ними отнимали много времени, и все равно на всех жителей их не хватало. Поэтому если не ходить каждое утро на берег моря собирать водоросли, ловить моллюсков и мелкую рыбешку, то прокормиться было невозможно.

В те дни, когда штормило и нельзя было пойти за пропитанием, еды становилось еще меньше. Зато Камику, которой доставалось все, что было лучшего на острове, расцвела. Я была так ошеломлена пышущим здоровьем видом сестры, что не могла вымолвить ни слова. Хотя мы и были близки в детстве, меня поразило, насколько разница между нами становится все более очевидной.

Церемония закончилась. Госпожа Микура в сопровождении Камику направилась в хижину рядом с Кёидо. Сестра мельком взглянула на меня и слегка кивнула головой. Не иначе как заметила, что я украдкой наблюдала за ней. Я обрадовалась, забыв о том, как была подавлена, и мне ужасно захотелось поговорить с Камику, поиграть с ней.

В тот вечер я, как всегда, взяла у матери корзинку из ливистоны. Как обычно от корзинки исходил вкусный запах. Не сдержавшись, я обратилась к матери с вопросом:

— Мама, а почему только Камику можно есть эту еду?

На это мать, поколебавшись, ответила:

— Потому, что в будущем она станет верховной жрицей.

— А почему госпожа Микура не ест эти яства?

— Микура свои обязанности уже выполнила, и в ней нужды больше нет.

Я абсолютно не понимала, о чем говорит мать.

— Но разве не госпожа Микура по-прежнему верховная жрица?

— Госпожа Микура подготовила себе замену, ее обязанности на этом закончились. Если что-то случится с верховной жрицей, Камику сможет заменить ее. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы остров остался без верховной жрицы, — сказала мать, заглядывая в кувшин, чтобы убедиться, достаточно ли там воды. Мать беспокоилась, так как последние дни стояла жара. Я тоже заглянула в кувшин. Воды оставалось только на донышке. Когда воды будет совсем мало, нам не разрешат пить, чтобы Камику могла утолить жажду.

— Мама, а почему не ты следующая Оо-мико? Ты ведь дочь госпожи Микура. Никак не могу понять, почему не ты, а Камику станет верховной жрицей?

На мой вопрос мать не ответила, уставившись на воду в кувшине. В воде отражались два лица — мое и матери. Я пристально посмотрела на нее. Мать была мала ростом и смугла лицом. Я как две капли воды была похожа на нее.

— Ты еще мала, чтобы понять. На этом острове все предрешено. После «светлого начала» обязательно следует «темное начало». Госпожа Микура («светлое начало»), я, ее дочь («темное»), ее внучка Камику («светлое»), — мать замолчала и отвела взгляд. Хоть я и была еще мала, я догадалась, что я, как и мать, «темное начало», так как следовала за Камику.

— То есть я «темное начало»?

— Правильно. Если бы у тебя была младшая сестра, то она была бы «светлым началом». Так и чередуются в веках «свет», «тьма», снова «свет» и снова «тьма». Поэтому Камику предстоит прожить долгую жизнь и родить ребенка. И ребенок этот должен быть девочкой, и девочка эта должна родить внучку Камику. Наш род непрерывно рождает девочек, которые становятся верховными жрицами. Наша судьба в том, чтобы жить на этом острове, И судьба острова зависит от нашей судьбы. Для этого мы все и рождены.

Мать улыбнулась моему отражению в воде. Я с облегчением вздохнула, удовлетворенная тем, что, наконец, загадка разрешилась. Камику должна хорошо питаться, жить долго и родить дочку, чтобы жизнь на острове продолжалась. Мне стало до боли жалко старшую сестру, на которой, несмотря на то, что она была еще так мала, уже лежала такая большая ответственность. Подумав, что мне бы это было не под силу, я решила жить, во всем помогая сестре. И еще я с удивлением осознала, что, может быть, встреча с богиней в тот вечер подтолкнула меня к этому соображению.

В тот момент я вряд ли представляла свое истинное предназначение.

День за днем, месяц за месяцем прошли семь лет с тех пор, как Камику стала обучаться мастерству верховной жрицы под началом госпожи Микура. В тот год Камику исполнилось тринадцать, а мне двенадцать лет. Я по-прежнему, и в шторм, и с высокой температурой, не пропуская ни дня, относила еду Камику. Содержимое корзинки, похоже, не менялось, но постепенно количество еды увеличивалось, и ноша моя становилась все тяжелее. Но Камику ела мало, и дни, когда она съедала все без остатка, можно было пересчитать по пальцам. Я не нарушала наказ госпожи Микура и выбрасывала содержимое корзинки в море. Могу поклясться, что ни разу не заглянула внутрь. Каким бы не был большим соблазн, я боялась наказания и простодушно повиновалась.

Еды не хватало, и жители острова голодали. Я с болью в сердце понимала, каким расточительством было выбрасывать еду. Не раз и не два приходила мне в голову мысль, что если бы я была на месте Камику, то съедала бы все без остатка. Досада, как осадок на дне кувшина с застоявшейся водой, постепенно накапливалась в моей душе.