Галина Гордиенко - Большая книга ужасов 33 Страница 5

— Ты можешь ответить на мои вопросы, не спрашивая, зачем я тебе их задаю?

— Наверное, — осторожно отозвался Сергей. А про себя подумал: «Смотря какие вопросы…»

— Не беспокойся, ничего личного, — будто подслушал его мысли Карандаш. — Просто они… могут тебе показаться на первый взгляд странными. — Он замялся и добавил: — Ну, слегка.

— А на второй? — хмыкнул Сергей. — Я про взгляд!

— На второй, пожалуй, тоже, — неохотно признал учитель. И виновато улыбнулся. — Но для меня, поверь, очень важно, чтобы ты на них ответил. А может, и не только для меня.

— Тогда спрашивайте, — помявшись, решился Сергей.

— Давай так: с твоей стороны — никаких вопросов. Пока. Отвечаешь мне, и все. Если сможешь. Не знаешь ответа, так и скажи. Только ничего не выдумывай, ради бога, все слишком серьезно!

— Да не волнуйтесь вы так!

Сергей изумленно рассматривал побледневшее лицо учителя и его полные тревоги глаза. Он никогда не видел Карандаша в таком состоянии. У старика даже уголок рта подергивался. Но отчего?!

— Попробую, — пробормотал Карандаш. На секунду прикрыл глаза и негромко начал: — Ты сказал — это портрет твоей мачехи?

— Точно.

— Давно ты ее знаешь?

— Около шести месяцев.

— А отец?

— Как вам сказать, — пожал плечами Сергей. Но Карандаш по-прежнему смотрел на него вопросительно, и он неохотно пояснил: — Понимаете, папина фирма объявила конкурс. Ну, им секретарь-референт срочно понадобился. Знающий языки. Вот Эльвиру и взяли, когда она по объявлению пришла. И с отцом она тогда же познакомилась. По-моему. И тогда же — примерно — уволилась. Если честно, она всего-то две недели и поработала секретарем. А что?

— Ничего, — хмуро буркнул старый художник. — Не забывай, вопросы задаю я.

— Да пожалуйста!

Карандаш немного помолчал, напряженно о чем-то думая, и спросил:

— Сколько ей лет?

— Откуда мне знать? Не я же на ней жениться собираюсь!

— Хотя бы примерно.

— Ну… лет двадцать пять, наверное. А может, и все тридцать. — Сергей пожал плечами.

— Какие языки она знает?

— Английский — точно. И немецкий. Еще латынь, кажется.

— Латынь? — растерялся Карандаш. — Почему — латынь?

— Эльвира рецепты всякие читает — тетрадь у нее старая есть. Пухлая-препухлая, вот-вот рассыплется. Листы желтые, по краям истрепанные, тронь их только пальцем…

Карандаш заинтриговано слушал. Сергей послушно припоминал подробности:

— Эльвира как-то тетрадь на столе оставила, ну, я ее и открыл. Таращился-таращился, ничего не понял. А она увидела и засмеялась — это, мол, латынь. Старинные рецепты.

Карандаш кивнул и спросил:

— Чем она занимается в свободное время, ты замечал?

— Откуда?

Но старый учитель смотрел на него до того встревоженно, что Сергей вновь покорно начал вспоминать:

— Если только примерно! Ну, скажем, вечерами она запирается в своей комнате. Понятно, когда папы дома нет. Или в его библиотеке сидит. Какое-то старье перечитывает, я разок видел. Или на английском, или с нашими… как их там? Ятями! Ну, знаете, значки такие странные? Словно наш твердый знак. Их еще в прошлом веке, до революции, использовали.

— А днем?

— Днем я в школе. Но дома она точно не сидит. Карповна доложила. — И Сергей пояснил: — Это моя бывшая нянька. Она нам с папой как родная. Сколько себя помню, столько и ее. Она мамина дальняя родственница. Очень дальняя!

Они некоторое время молчали. Сергей бездумно смотрел в окно на постепенно темнеющее небо. Старик машинально растирал жилистыми коричневыми пальцами занывшие виски. Наконец он поднял голову:

— А… ты не сможешь выяснить, где проводит время твоя мачеха днем?

— Спросить, что ли? — угрюмо проворчал Сергей. — Так я с ней не разговариваю. Ну, почти.

— Да нет, — неуверенно произнес учитель, — спрашивать, пожалуй, не нужно. Это я так, глупость брякнул, забудь.

Карандаш сдвинул седые брови и снова замолчал. Потом встал и подошел к мольберту. Долго рассматривал набросок Сергея и о чем-то напряженно думал. Осторожно коснулся рисунка и невнятно пробормотал, словно забыв о мальчике:

— Может, мне только кажется?.. Просто на старости лет с ума схожу. Детскими фантазиями балуюсь…

Сергей ошеломленно наблюдал за художником. Тот сжал правую руку в кулак, суставы пальцев явственно хрустнули, и мальчик болезненно поморщился.

Карандаш громко сказал самому себе:

— Нет, это не дело! Надо проверить. На всякий случай. И подумать.

Он стоял у мольберта, привычно покачиваясь с носков на пятки, и вид у него был совершенно отрешенным. Портрет, на который Сергею потребовалось чуть больше часа, притягивал взгляд старого художника как магнит.

Сергею стало не по себе, и он опять — проверенный способ! — раскашлялся. Карандаш обернулся и рассеянно сказал:

— Ладно, Сереженька, иди. Извини, что я тебя так задержал сегодня, и спасибо за беседу. — Старый художник отодвинул мольберт от окна и преувеличенно небрежно бросил: — А портрет я пока оставлю у себя, хорошо? Ненадолго. Мне нужно кое-что проверить.

Сергей с тревогой посмотрел на Карандаша и неуверенно поинтересовался:

— Вы хорошо себя чувствуете, Иван Петрович?

— Да-да. Просто отлично, — по-прежнему рассеянно буркнул учитель, опять прилипая к портрету и не глядя на мальчика.

Сергей нерешительно потоптался у порога. Его держало в мастерской обычное любопытство. Ужасно хотелось спросить — откуда такие странные вопросы? Может, Карандаш когда-то знал его мачеху и теперь осторожно пытается все точно выяснить? Почему же прямо не спросить? Но нарушить сосредоточенность старика Сергей не решился.

Глава 5

Опасный разговор

Сергей шел домой и жалел, что не попросил Гришку немного подождать его. В вестибюле. Или в буфете. На худой конец — в библиотеке. Сейчас Сергею здорово бы пригодился совет. Причем не только Гришкин. Ленка Парамонова тоже неплохо соображает, хоть и вредина она страшная. Да и Дина… Сергей протяжно вздохнул — Дина… И честно признался себе, что Дина-то как раз совета ему не даст, она — не Парамонова. Зато она так выслушает, что ты и сам поймешь, как действовать дальше. Ильин-старший как-то раз сказал, что талант слушателя встречается гораздо реже, чем талант рассказчика. Или советчика! И папа прав. Взять седьмой класс, например. Потрепаться у них любит каждый, а вот молча выслушать человека умеет лишь Дина. И глазищи у нее при этом такие сочувствующие! И красивые очень. Как прозрачный янтарь. Бывает такой цвет — необыкновенно солнечный, Сергей сам видел. В маминой шкатулке бусы лежат, она их когда-то из Прибалтики привезла, так они до сих пор смолой пахнут и летом… Вспомнив о маме, Сергей упрямо мотнул головой — он не будет сейчас о ней думать! Не на улице. Еще не хватало прямо тут раскиснуть. Лучше о Дине. А… что о ней? Ну да, Динка умеет слушать. Может, потому, что она немного заикается?