Джон Коннолли - Плохие люди Страница 5

Лицо мальчика очень бледно, глаза темны и невидящи. Ему кажется, будто он пробудился после долгого сна. Он осторожно прикасается к синякам на лице, там, где рука мужчины оставила свой след. Затем он дотрагивается до шрама на горле, оставленного ножом. Его пальцы распухли, как если бы он долго был в воде.

Для мальчика, как и для острова, не существует прошлого, только вечное настоящее. Он оборачивается и видит некое движение в лесу; из-за деревьев появляются силуэты. Их ожидание почти закончилось, его невысказанное обещание тоже скоро будет выполнено.

Он вновь обращает взор к морю и продолжает нести свою бессонную вахту, наблюдая за миром, лежащим перед ним.

День первый

"И вновь они спросили, как мое имя,

И вновь они спросили, как мое имя.

И двое упали замертво, не успев сойти с места,

Двое упали, не успев сойти с места.

Я сказал: "Вот мое имя. Вот мое имя,

Если вы хотите его знать..."

Глава 1

Великан опустился на колени и смотрел, как открывается и закрывается клюв чайки. Шея птицы была изогнута под неестественным углом, так что в том глазу, который он видел, его отражение исказилось: лоб сплющился, нос стал огромным и выдавался вперед, рот сузился и растворился в складках подбородка. Он застыл в бесконечной темноте зрачка птицы, и его боль слилась с болью чайки. Сухой лист упал с ветки, выделывая озорные перевороты по траве, перекатываясь через черенок, пока ветер не унес его; тот улетел, слегка задев перья чайки. Птица, застывшая в своей агонии, не обратила на это никакого внимания. Над ее головой нависла рука великана, этот жест был полон милосердия и обещал скорую кончину и избавление от мук.

— Что с ней случилось? — спросил мальчик. Ему недавно исполнилось шесть, он жил на острове около года. За всю жизнь он ни разу не видел умирающего животного, до сегодняшнего дня.

— Шея сломана, — ответил великан.

Ветер, налетающий с Атлантики, трепал его волосы и прибивал куртку к спине. С того места, где он расположился на корточках, было видно, как восточный берег уходит в океан. Там были скалы, не пляж. Старый художник Джиакомелли держал на берегу, у опушки, под прикрытием деревьев, лодку, но пользовался ею от случая к случаю. Летом, когда море было поспокойней, старика иногда можно было видеть в лодке, и леска, закрепленная у борта уходила в воду. Великан не знал, поймал ли Джиакомелли, или Джек, как его называли островитяне, в своей жизни хоть что-нибудь, но, похоже, Джек и не стремился к этому. Художник нечасто затруднялся тем, чтобы насадить на крючок какую-либо приманку, и, даже если какая-нибудь безмозглая рыбина все же умудрялась зацепиться, Джек, едва замечал подергивание лески, как правило, освобождал ее и отпускал обратно в море. Рыбалка была предлогом, чтобы вывести лодку в море. Старик всегда делал наброски, пока леска оставалась неподвижной: его рука быстро работала угольным карандашом, увеличивая, казалось, бесконечную коллекцию пейзажей острова.

В этой части острова жило совсем немного людей. Некоторым она казалась слишком незащищенной. Овечий щавель, белена и высокие кусты черной смородины заполонили участки сухой и оголенной земли. Но в основном здесь росли деревья, по мере приближения к утесам они попадались все реже и реже.

На западном побережье немного домов: тот, в котором живут мальчик с матерью, еще один на возвышенности, к северу от них, и несколько коттеджей в относительной близости — можно дойти пешком. Пейзаж был прекрасен, конечно, если вам нравится вид пустынного моря.

Голос мальчика прервал размышления великана:

— Ты можешь ей помочь? Вылечить ее?

— Нет, — покачал головой великан. Он не мог понять, как птица оказалась здесь, на земле, со сломанной шеей. Казалось, он видел, как ее клюв слегка дрогнул и маленький язычок коснулся травы. Может, на чайку напало животное или другая птица, однако на ее теле не было ран. Великан оглянулся, но не увидел вокруг ничего живого. Была только эта одинокая умирающая чайка, единственная представительница рода чаек в пределах видимости. Мальчик опустился на колени и вытянул палец, желая прикоснуться к ней. Но рука великана схватила его ручонку — она почти полностью утонула в его ладони — и не позволила притронуться к птице.

— Не надо.

Мальчик взглянул на него. В его взгляде нет жалости, подумал великан. Только любопытство. Но если нет жалости, значит, нет и понимания. Мальчик был слишком мал, чтобы понимать, и именно поэтому он нравился великану.

— Почему? — удивился мальчик. — Почему я не могу дотронуться до нее?

— Потому что ей больно, и, прикоснувшись к ней, ты сделаешь ей еще больнее.

Мальчик обдумал его слова.

— А ты можешь убрать боль?

— Да, — сказал великан.

— Тогда сделай это.

Великан протянул обе руки, положив левую на тело чайки — она обхватила его, словно ракушка, — а указательный и большой пальцы правой — ей на шею.

— По-моему, тебе следует отвернуться, — сказал он мальчику.

Мальчик покачал головой. Его взгляд был прикован к рукам великана, и теплому тельцу птицы, зажатому в его объятиях.

— Я должен сделать это, — сказал великан. Его большой и указательный пальцы сомкнулись, сжав шею чайки, при этом выкручивая ее. В результате ее голова развернулась на сто восемьдесят градусов, и боли пришел конец.

Ошарашенный увиденным, мальчик секунду молчал, а потом принялся плакать.

— Что вы сделали! — всхлипывал он. — Что вы сделали!

Великан поднялся на ноги и хотел было похлопать мальчика по плечу, но вдруг осекся, словно испугался силы своих огромных рук.

— Я избавил ее от страданий, — сказал великан. Он уже осознал свою ошибку: не следовало лишать птицу жизни на глазах у малыша, но у него не было опыта общения с такими маленькими детьми. — Это был единственный выход.

— Нет, ты убил ее! Убил!

Великан отдернул руку.

— Да, — сказал он. — Убил. Ей было больно, и ее нельзя было спасти. Иногда все, что мы можем, это лишь избавить от боли.

Но мальчик уже бежал назад, к дому, к матери, и ветер доносил до великана его крики, когда он стоял на аккуратно подстриженной лужайке. Очень осторожно великан взял тельце чайки и отнес к опушке, где выкопал небольшую ямку и засыпал птицу землей и сухими листьями, поместив на могиле небольшой надгробный камень. Когда, наконец, великан поднялся с колен, он увидел, что по лужайке к нему направляется мама мальчика, а сам малыш жмется к ней.

— Я не знала, что ты здесь, — начала женщина. Она была смущена, но в то же время взволнована поведением сына и пыталась изобразить на лице улыбку.