Елена Усачева - Большая книга ужасов. Millennium Страница 5

– Королев! – выла в своем уголке Анька.

Судя по тому, что из зрителей рядом с ней осталась только верная Ирка Зайцева, рыдала Моторова давно. А может, и всю ночь. Нет, всю ночь она не рыдала. Всю ночь она носилась по лагерю. С теми же криками.

– Что у вас?

– Вера Павловна ей успокоительное дала, но оно, кажется, не действует.

Ирка Зайцева была нежно-рыжего цвета, белая кожа лица придавала ей невинный, почти младенческий вид. На это покупались все, кто Ирку не знал. Если Кривонос в отряде играл роль де Тревиля, то Ирка была истинной Миледи. Это из-за нее Сашка Кабанов поспорил, что среди пасмурного дня заработает себе тепловой удар и чуть не прыгнул головой в самую большую печку лагерной кухни. В ответ на такой подвиг Ирка лишь белесой бровью повела. Ни ее, ни Аньку нельзя было назвать красавицами. Широковатый нос, мясистые щеки, водянистые глаза, да еще и хрипловатый голос – но все мальчишки поддавались ее очарованию.

– Королев! – оторвала заплаканное лицо от подушки Аня.

Тоже рыжая, тоже с белым лицом, широкими скулами, маленькими глазами. А сейчас еще и зареванная – Моторова выглядела ужасно.

– Еще раз скажите, что вы видели? – жестко произнесла Алена.

Ира улыбнулась. Такая улыбка считалась загадочной, и парни в кровь расшибались, чтобы подобная милость была обращена к ним.

– Ну, мы пошли к изолятору…

– Зачем вы туда пошли?

Зайцева округлила глаза, словно ее спросили о чем-то неприличном.

– Потому что Анька весь вечер выла о своем Королеве. Вот мы и решили…

– А Кабанов?

Глаза Ирки стали еще круглее.

– А что Кабанов?

– Ты разве не к нему пошла?

– Ой, сдался мне этот Кабанов!

– Ладно, вы пошли к Королеву. Дальше.

– Ну и всю дорогу Анька кричала, как Королев прекрасен.

Алена закрыла глаза. Рыхловатый круглоголовый Королев с тонкими губками и ехидным прищуром вызывал у нее совсем другие чувства, но на вкус и цвет, как говорится…

– Дальше!

– А чего дальше? Мы пришли, стали их звать. Я смотрю, кто-то в окне торчит и свет еще какой-то странный. Девчонка, волосы длинные…

Алена тяжело задышала.

– Ты раньше видела ее фотографию? – сквозь сжатые зубы спросила вожатая.

– Чью?

Ирка обратила на Алену тяжелый взгляд. За ним была пустота. Из такой пустоты можно вытащить лишь то, что позволят. Зайцева – не позволяла.

– Дальше!

– А потом эта девчонка стала душить Королева, Анька заорала, я разбила стекло. Прибежали вожатые.

Моторова вдруг взвилась на своей кровати, кинулась к Алене:

– Пойдемте его искать, а?! Оденемся и пойдем. Возьмем все, что нужно. Он не мог далеко уйти! Я знаю, ему нужна помощь.

– Это тебе нужна помощь! Приди в себя! – Алена сама не заметила, как ее рука резко ударила по мокрым щекам подопечной. Раз, два. Завершаем физические упражнения и переходим к водным процедурам. – Он сам придет. А тебе надо умыться.

На нетвердых ногах Алена вышла из палаты.

Канашевич, Канашевич… как в дурном сне. Ровно три года назад она так же успокаивала рыдавшую в подушку Лену Канашевич. «Мальчик с девочкой дружил, мальчик дружбой дорожил…» Не хватает только, чтобы с Анькой что-нибудь стряслось. А поэтому с ней надо жестко, никакого сюсюканья.

По коридору прозвучали быстрые шаги. Здоровье в порядке, спасибо зарядке!

– Ну что, моя дорогая?

Матвею хоть бы что! Как машина. Все так же улыбается, так же четок. Зарядку сделал – день покатился дальше. Попытался Алену приобнять, но она не далась.

– Кирюша с завхозом пошли в лес, Семеныч звонит родителям.

– Вот видишь, как все хорошо!

Убила бы! Но Матвей высок, широкоплеч, с открытым добродушным лицом – об его голову можно разбить сковородку, он все так же будет стоять и улыбаться.

Алена вышла на крыльцо. Отрядная беседка, как галчатами, была обсижена ребятами. Они шумели, смеялись, кого-то уронили с высокого бордюрчика.

– Ваш вожатый сказал, что все хорошо, – дрогнувшим голосом начала Алена. – Значит, так оно и есть. У меня к вам одна просьба – хотя бы пару дней не разбегаться. Моторову не трогать. Вообще! Чем меньше вы будете на нее обращать внимания, тем быстрее она успокоится.

Алена поморщилась. Надо было еще как-то сказать им про Канашевич, ну, чтобы поменьше вспоминали длинными лагерными ночами, но язык не повернулся.

– Идем завтракать. Я уверена, Королев с Постниковым к обеду вернутся.

Первыми с лавок ссыпались мальчишки – «вечно голодные, вечно свободные…», и начали делать вид, что строятся.

– Ой, миленькая, так все ужасно! – тут же повисла у Алены на шее Томочка. – Я так переживаю.

Томочка круглолица, щекаста, кареглаза, с короткими темно-русыми волосами. Вся такая крепенько сбитая, правильная.

– Ты-то чего переживаешь? – устало отстранилась Алена, но от Томочки так просто избавиться никогда не получалось. Она еще сильнее повисла на шее, уперлась щекой в плечо вожатой.

– Так жалко, так жалко, – забормотала она. – Они вернутся, да?

Алена поискала, на кого бы Томочку сбросить – девочке было все равно, с кем обниматься. Как раз подвернулась Кузя.

– Юля! – поманила Томочкину подружку Алена. – У меня для вас задание. Посмотрите, чтобы Аню сегодня никто не трогал.

Отчаянный ход. В эту смену ее отряд клокотал интригами и маленькими кровопролитными победоносными войнами. Компания Томочки ненавидела Аньку с Ирой. Но ведь их «так жалко, так жалко…».

От неожиданности Томочка сползла с плеча вожатой, в карих глазах сверкнуло презрение.

– Хорошо, – заторопилась Кузя, отводя Томочку подальше.

Юлька Кузнецова, черноглазая, чернобровая, с длинными темными волосами, высокая, с уже сейчас вырисовывающейся хорошей фигурой, обняла Томочку, и та прильнула к ее покатому плечу, прошептав: «Миленькая…», они направились к дорожке, но Кузя вдруг остановилась. Чуть помедлила, словно решала: говорить – не говорить, но все же сказала:

– А Юрка на зарядке говорил, что сломает Кабанову ногу, чтобы на всю смену отправить его в изолятор.

– Зачем? – опешила Алена, поразившись и самим Юлькиным словам и тому, что она произнесла.

– Чтобы в отряде не появлялся.

– Кому он это сказал?

– Зайцевой.

– А при чем тут Зайцева?

Томочка сделала большие печальные глаза.

– Типа, влюблен, – сообщила она страшную тайну.

Этого только не хватает! Прямо не июль месяц, а май, все маются. А тут еще Канашевич… Какого же числа это произошло?

Крик взметнулся и стих. Что-то в этом крике было знакомое… чье-то имя?

Алена обернулась. На крыльцо степенно вышел Матвей.

– Я смотрю в окно, а он чешет. Я говорю: «Ты не из столовой?» А он спрашивает: «А что, вы уже позавтракали?» Прикинь? Голодный!