Лис Арден - Мастер теней Страница 5

Поначалу она угостила собою Мартина, старого приятеля Франца, который уже давно на нее облизывался. Увы, Мартин оказался не многим лучше мужа. Затем прелестей Каролины вкусили еще несколько друзей ее мужа, а также и отца… здесь ей повезло больше: полковник Шлеллинг, несмотря на солидный возраст, оказался весьма разборчивым и нескучным любовником. А вот заподозрившая неладное тетя Молли была принята Каролиной крайне нелюбезно, почти невежливо, и отступила. В обществе уже поползли неясные, неопределенно-неприличные слухи, Франц Паульман стал всерьез подумывать о необходимости консультаций у известных психиатров, а то и о продолжительном визите Каролины в одну из закрытых клиник. Как вдруг… начавшие затягиваться в тугой клубок проблемы разрешила сама Каролина по методике Гордиевого узла, то есть быстро и необратимо. Она сбежала из дому с юным гусарским поручиком, бросила его при первой же оказии и, обретя ничем не ограниченную свободу, пустилась, что называется, во все тяжкие.

К счастью для себя, Каролина Паульман, плывя по реке горячего розового масла, не утратила вместе с чувствами стыда и меры еще и практичности и предусмотрительности. Став мадам Карлоттой, она назначала себе немалую цену, а охотников до ее ненасытности было хоть отбавляй. Это позволило ей скопить недурной капитал и открыть в пригороде Тассерля, называемом Розенлев, шикарный публичный дом; деньги, приносимые таким доходным делом, были ей более чем кстати, поскольку позволяли покупать себе — неумолимо стареющей, но по-прежнему сладострастной — молодых и ражих любовников…

3. — … Но вы сами противоречите себе, уважаемый господин Крафка. Утверждаете, что питаете непреодолимое отвращение — как эмоциональное, так и интеллектуальное — к магам, ясновидцам и прочим жуликам от эзотерики, а сами между тем сидите в кресле у меня в приемной. Что привело вас ко мне, если не желание изменить свою судьбу при помощи потусторонних сил?

— Отчаяние, мэтр. И ваше объявление.

В приемной Мастера Теней сидел и курил дорогущую и вонючейшую сигару сам Аристид Крафка — Аристид блистательный, Аристид великолепный и неподражаемый, король романа «плаща и шпаги», чьи книги расходились как горячие пирожки, но, в отличие от пирожков, которые, как известно, могут быть и с мышонком (это вместо обещанного теленка, или, на худой конец, котенка), были, если можно так выразиться, всегда на высоте качества: лихо закрученный сюжет, изящная интрига, яркие запоминающиеся герои, легкий и выразительный слог… Словом, Аристид Крафка был для литературного Парижа чем-то вроде Короля-Солнца. Его славе блестящего романиста сопутствовали также славы неотразимого любовника, тонкого знатока вин и деликатесов, удачливого биржевого игрока, а также законодателя моды (ни одна дама, чей туалет не был одобрен сиятельным Аристидом, не могла считать свою жизнь состоявшейся). Он был счастливо женат на дочери богача-мануфактурщика, Жозефине де Гарнебо, особе умной (она закрывала глаза на несерьезные аристидовы шалости, не допуская развития серьезных увлечений), плодовитой (она родила мужу четверых сыновей и двух дочурок), весьма влиятельной в обществе и красивой пышной, истинно рубенсовской красотой. Дом писателя был образцом парижского шика, подкрепленного основательным благополучием. Ему, конечно, завидовали… но его любили и им восхищались. И теперь этот баловень судьбы сидел напротив Мастера Теней и явно не знал, с какого конца подойти к делу.

— И все-таки я повторю свой вопрос: что привело вас ко мне, господин Крафка?

— Хм-м-м… ну, да ладно… я буду откровенен с вами, мэтр. Признаюсь, вы к этому располагаете. Ничем не напоминаете своих коллег… костюм, если не ошибаюсь, от Сен-Жермена? И глаза у вас такие… неподдельно-мистические, цвета старого золота… Ну, к делу. Вы, смею надеяться, знаете, что я писатель. Удачливый, издаваемый и хорошо оплачиваемый. До сего дня у меня не было причин роптать на Фортуну, но уж не знаю за какое прегрешение она покинула меня, прихватив за компанию и мою Музу. Это крах, мэтр. Я исписался. Мое перо не может более выдать ни одного связного предложения; я пытался, но… получалось чудовищно. Коряво, вымученно, и что самое ужасное — скучно!!! Я думал, это пройдет — этакий писательский запор. Пробовал все: кутил, влюблялся, съездил в Африку, даже опиум курил… И все попусту. Не вдохновляют меня ни парижские трущобы, ни пруд с черными лебедями в тестевом поместье. А публика, черт ее подери, ждет очередной шедевр Аристида Крафки; и критики, сукины дети, уже недоумевают по поводу чересчур длинной паузы. Думают, что я хочу поэффектней преподнести новое творение, а мне нечего им сказать, мэтр, совсем нечего!.. Ваше объявление в «Вечернем Париже» я увидел чисто случайно и, признаюсь, позавидовал изяществу стиля и точности формулировок… И вот я здесь, и вы знаете самую страшную тайну после той, что жена банкира Ламоля не надевает на балы панталон… Помогите мне… если сможете.

— Смогу. И кстати — не только Жюли Ламоль пренебрегает соображениями гигены ради удобства. Что же касается вас, то могу предложить следующее. В моей власти выпустить тот запас сил, о котором вы и не подозреваете. Но сначала давайте посмотрим, какие именно силы вам нужны.

Мастер Теней встал рядом с креслом Аристида Крафки и стал водить рукою над четкими контурами его тени на полу.

— Так, так… Однако же какой запас жизненной энергии, и какое жизнелюбие… Да вы титан, господин Крафка, воистину раблезианский великан. Это вас и погубит. Как писателя, разумеется. Сами знаете — у горя много струн на лютне, у счастья нету ни одной. Ваша жизнерадостность гонит прочь тоску, спутницу размышления, мешает взглянуть в глубины бытия — и поэтому вы поверхностны. Однако все можно поправить, если будет на то ваша воля.

Писатель заинтересованно посмотрел на собеседника.

— Да вы никак с моей тенью разговариваете? Помилуйте, мэтр, старый, избитый сюжет. Петер Шлемиль, знаете ли, и потом у этого датчанина, как его… очень неплохая сказка.

— Это вы об Андерсене? Открою вам секрет, уважаемый мсье Аристид, раз уж вы поделились своим. История, описанная Хансом Кристианом, действительно приключилась со мною. Человек, обратившийся ко мне за помощью, оказался чересчур добродетельным… в самом высоком смысле этого слова. Снятие только одной печати не решило бы его проблем, и вот тут я — каюсь — немного перестарался, снял целых пять. Так и получилось, что перешел он в полную свою противоположность: из кроткого стал гневливым, из щедрого — алчным, из смиренного — гордецом, из целомудреннейшего и воздержанного — распутным чревоугодником. Фигурально выражаясь, в нем возобладала Тень. Буду с вами откровенен до конца — помните кривое зеркало тролля, упоминаемое тем же Андерсеном? Это тоже моя работа. Правда, не самая лучшая, хвастаться особенно нечем… действие осколков обратимо, да и срабатывают они не всегда. Так, юношеский опыт.