А. Морлен - «Он крутой. он клевый. он...» Страница 5

MTV, «Рок-н-ролльный день», 2 июля 2001 г., понедельник; показано также в вечерних выпусках новостей на Си- би-эс, Си-эн-эн, Эн-би-си и Эй-би-си

«…и в своем неожиданном заявлении легендарный рок- музыкант и воскрешенный поэт Джим Моррисон объявил, что отменяет все свои выступления на этой неделе. В то время как в ближайшие два месяца в магазинах будут продаваться избранные отрывки лучших записей поэзии в его исполнении и лекций, Моррисон объявил, что он больше не планирует «выступать» перед публикой, хотя он по-прежнему готов давать интервью и, цитата, «поддерживать контакты с моими «истинными» поклонниками и друзьями», что считается подтверждением его неизменной лояльности Жану Зидору Дезире, известному также как Папа Зидор, человеку, ответственному за внезапное и неожиданное повторное появление Моррисона на…»

«Роллинг Стоун», июль 2001 г., интервью с Джимом Моррисоном, взятое Брайаном Престоном

Когда я был моложе, где-то в начале девяностых, у меня был сон о Джиме Моррисоне и его гражданской жене Памеле Карсон. Там никто из них не умер в семидесятые, но прошедшие годы были для них нелегкими. В моем сне Памела стала для Джима всеобъемлющим образом Матери, роль которой она начала исполнять в его последние парижские дни, когда она подбирала ему одежду и пыталась помочь ему собраться, но только во сне она была немного постарше, сильно поседевшей и несколько располневшей — и она водила поседевшего, более лохматого и притихшего Джима, словно он впал в маразм… или еще хуже.

Вот в основном то, что было в этом коротком, насыщенном сне — Памела ведет Джима вниз по каменным ступеням, высеченным в скале, а он просто позволяет ей себя вести. И что меня поразило в этом сне, так это то, насколько Джим был тихим, каким он выглядел покорным, словно судебный фарс в Майами и все те мелкие неприятности с законом, что он пережил за последние несколько лет, в конце концов сломили его, опустошили. А потом я проснулся.

Вскоре после этого я прочел о сне Вала Килмера, которому приснился Моррисон с открытым мозгом; он разговаривал с молодым актером, который собирался его играть в биографическом фильме Оливера Стоуна, и Вэл был поражен видом пропитанного наркотиками мозга этого парня… но мой сон все равно потряс меня.

Поэтому я медленно ехал на свою первую встречу с Джимом Моррисоном: я опасался увидеть Джима из сна, которого ведет под руку его приемный компаньон Папа Зидор. Но когда я подъехал к майамскому дому этого ныне всемирно известного хунгана из Анс-а-Во на Гаити, мои страхи рассеялись, поскольку я увидел Моррисона, стоявшего перед закрытым округлым крыльцом, улыбавшегося и махавшего мне рукой. Он даже открыл мне дверцу моего взятого напрокат «Сатурна», когда я загнал его на стоянку, и сказал, когда мы вместе поднимались по широким и низким ступеням крыльца: «Я рад, что вы приехали сюда раньше фотографа. Я хочу показать вам дом, прежде чем мы будем говорить».

Пока Моррисон показывал мне дом Зидора (кроме нескольких нагромождений подсвечников, напоминающих алтарь, настоек из местных растений и похожих на статуэтки кукол — насчет которых Моррисон меня заверил, что они «не имеют ничего общего с куклами вуду из дешевого кино. Видите эти булавки? Они используются, чтобы символизировать священные послания духам, а не для того, чтобы вредить людям», — в доме повсюду было чисто, здесь была большая, хорошо подобранная библиотека, в которой возвышались несколько удобных кресел для чтения), я разглядывал эту вновь ожившую легенду моей юности. Хотя Моррисон пробыл на земле (и под ней) почти пятьдесят восемь лет, ему можно дать лет тридцать; черты его лица немного тяжелее, чем на знаменитых снимках Джоэла Бродски, его голубые глаза (сейчас украшенные еле заметными контактными линзами) полузакрыты еще чуть сильней, а по-прежнему длинные каштановые волосы сильно подернуты сединой.

Но он такой же живой, так же красиво говорит, как и до своей кончины в 1971 году. Только еще… отстраненнее. Хотя он чрезвычайно вежлив и с готовностью отвечает на мои необязательные вопросы о доме и об относящихся к вуду предметах, я вскоре ощутил в нем какую-то отчужденность; это было не отрицание меня или даже того, что его окружает, но некая аура отдаленности.

Как только обход дома закончился (его менеджера/наставника Зидора нигде не было видно), мы вернулись обратно к крыльцу. К тому времени уже появилась дама-фотограф, и пока она вертелась со своим «Никоном», пытаясь поймать нужный наклон головы, нужное выражение лица для журнального снимка, я включил магнитофон и начал.

РОЛЛИНГ СТОУН: Джим, мне очень не хочется начинать с этого вопроса, но это хотят знать наши читатели. Каково это — быть…

ДЖИМ МОРРИСОН: Мертвым? О Господи… Понимаю, это выглядит так, словно я ухожу от вопроса, но я не имею ни малейшего понятия. Это как… м-м-м… я был там, но ничего не могу вспомнить. И это так невыносимо… побывать там, но ничего не помнить. Обнаружить, что основную часть своего земного времени провел… где-то, — больно это очень, особенно когда есть свидетельства того, что я был, понимаете, в активном режиме, где бы я ни был. Из-за того, что произошло с последователями Жана, всё это. Он знал; иначе не стал бы… хотя я иногда жалею, что он это сделал, после всего, через что я прошел, чтобы это прочувствовать, вот так вот… Просто хочется знать, что я делал, о чем я думал… Я наверняка думал, пытался выйти туда…

PC: Вам удалось выяснить что-нибудь насчет того, почему ваше… почему вы остались таким же, каким были раньше? Думаю, больше всего людей озадачило именно это: что вы остались неиспорченным…

ДМ: (смеется) «Неиспорченным»! Что за слово вы подобрали! Правда, забавно… Но, возвращаясь к вопросу — никто, никто не знает почему. Мне сделали анализ ДНК, по причинам юридическим я не могу говорить об этом из-за апелляционного процесса и всего такого, но ничего необычного они не обнаружили.

PC: Вы осознаете, что происшедшее с вами не отдельно взятое событие? Что определенные святые…

ДМ: Не надо поднимать эту фигню, о'кей? Я определенно считаю, что им (крестится) такое сравнение не понравилось бы!

PC: (смеется) Это правда! Если отвлечься от обстоятельств всего этого, как для вас прошел период адаптации? То есть как вы привыкали к обществу, переносили все перемены?

ДМ: (нахмурившись) Тут-то как раз я во что-то уже въезжаю, когда выясняется: мало что изменилось — тут и межрасовая напряженность, и заваруха на Ближнем Востоке, и… Не хочу никого обидеть, но страшно, как мало люди стали думать. Какая-то часть слушавших меня мне казалась хреново тупой, но сейчас я смотрю на этих ребятишек и… Господи, да народ на сцене еще хуже, чем я, наверное, когда-то был, а народ их только подкручивает… Я всё удивляюсь: если это то, что считается «пределом всему» или как они там еще у вас называются, то какого черта тогда ко мне придирались? Я ни разу не обидел никого из своих фанов и вообще не сделал и половины того, что этим кретинам сходит с рук.