Евгений Некрасов - Большая книга ужасов – 61 (сборник) Страница 51

– Капканы снимаем, – воспользовался я выдумкой дяди Тимоши.

Увы, дяди-Тимошиной способности к внушению у меня не было. Фома подъехал вплотную, направив свет мне в лицо.

– Какие капканы в темноте! Не найдете или, хуже того сами в капкан попадетесь… Не юли, Алексей! Где ведьмак?

Самое дрянное было то, что журналист не заглушил мотор. На его юркой трещалке ничего не стоило проехать по тайге, это не тяжелый мотоцикл с коляской. Пожалуй, Фома мог догнать дядю Тимошу даже раньше, чем тот успел бы дойти до раскопа.

Я молчал. Поворачивая руль, журналист светил фарой в тайгу. У археологов он, конечно, бывал и скоро должен был узнать место… Уже узнал! Пакостный восторг отразился на лице Фомы Неверного.

– Так-так! – сказал он торжествующим голосом. – Археологи из лагеря, ведьмак в лагерь! Поделись планами, Алексей, что надумал твой учитель – магическое снадобье из костей или обычную кражу исторических ценностей?

Делать было нечего.

– Ой, что это?! – вскрикнул я как ошпаренный.

Фома купился:

– Где?!

– В шине торчит. На гвоздь вы наехали, что ли?

Пока журналист пытался разглядеть колесо, я вылез из коляски и ведьмачьим ножом пропорол шину.

– Маленький сообщник, – заметил Фома. Иногда он мне даже нравился. Другой бы стал орать, а он, махнув рукой, сразу переключился на нож: – А почему он светится? Люминесцентная краска?

Я убрал нож и уселся в коляску. Пусть спрашивает. С его загипсованной ногой только это и остается. Три километра по тайге за дядей Тимошей журналист не проскачет.

– Кто дал тебе нож – ведьмак? А ты знаешь, что за клинок такого размера могут посадить? Они разрешены только для охотников. Ну-ка, дай сюда!

Вот уж фиг! Я сунул нож под себя и обеими руками вцепился в края коляски. По правде говоря, Фома Неверный и сейчас мог выковырнуть меня, как улитку из раковины. Нож надежно защищал от заянов, но, увы, не от журналистов.

– Ах, извини, я забыл, что ты тоже охотник, пришел капканы снимать! – издевался Фома. – У тебя, наверное, и охотничий билет есть?

– Проездной, – буркнул я.

– На твоем месте я бы не хамил, – заметил журналист. – Твой покровитель доживает последние часы на свободе.

И, торжествующе улыбаясь, он включил диктофон.

– …Я рассчитывал на понимание. А скелет могу и так забрать, – услышал я голос ведьмака.

– Насколько я понимаю, планируется еще одна кража в музее? – сиял Фома Неверный. – Племянник директора уже завербован в сообщники, а со Светланой Владимировной у преступника не вышло, и он прибег к гипнозу! Сенсационный будет материал: «Воскресший профессор промывает мозги своей ученице»! Он и меня загипнотизировал! Самое потрясающее, я очнулся на улице и ничего не помнил! Если бы не эта запись…

Нет, что бы ни говорил дядя Тимоша, а дурак есть дурак, и по-другому его не назовешь. Куда ж он полез-то, если все знал?! Я не сомневался, что Фома вернется в город лучшим другом ведьмака, а про запись и не вспомнит. А на душе было кисло. Права тетя Света: стыдно и подло копаться в чужих мозгах. Да и ведьмак так считал, хотя все же копался…

А Фома поговорил-поговорил и вдруг наклонился, не слезая с седла, и в руке у него оказался костыль! Он был привязан к скутеру, а я не разглядел в темноте.

– Будем брать с поличным! – провозгласил журналист. – Это у тебя фонарик? Отлично!

Цапнул оставленный ведьмаком фонарик, и, отчаянно хромая, поскакал в тайгу.

Недооценил я Фому. Сломанный палец – еще не вся нога, ходить можно, если терпения хватает.

Я бросился за ним. Я грозил ведьмаком и пытался вырвать костыль и зашвырнуть в тайгу. Но Фома был вдвое старше и вдвое тяжелее. Он отбрасывал меня, как мячик. Тогда я повис у него на ноге, не давая идти. Фома взвалил меня на плечо, отнес на дорогу и двумя ремнями, своим и моим, привязал за руки к рулю мотоцикла. Мои крики отскакивали от него, как пареный горох от железобетонной стенки.

Светящийся нож он оставил мне, так и не поняв, что держал в руках. Воткнул в ствол кедра повыше, чтобы я не смог достать, и на прощание крикнул:

– Не трусь!

Нож светил ярко и ровно. Я видел каждую травинку на дороге, и бисеринки росы на паутине, и стрелки на своих часах. Половина одиннадцатого, солнце уже зашло.

Когда шаги журналиста затихли, я дотянулся зубами до ремня на правой руке.

Глава XIV. Сила ведьмака

Человеческим зубам не перегрызть ремень из настоящей кожи, это я теперь точно знаю. Может быть, за день, и то вряд ли. А у меня оставались минуты. Час я давал Фоме на то, чтобы дохромать до раскопок; за это время надо было избавиться от ремней и догнать его.

Полчаса я потратил на то, чтобы убедиться в бессилии зубов перед ременной кожей. Сделанный из какого-то пластика ремень журналиста был вдвое шире моего и выглядел несокрушимым. Я попробовал его на зуб от отчаяния, и толстенный пластик пополз, как только я сумел надорвать краешек. Освободив руку, я распутал второй ремень. Встал у кедра, хлестнул ремнем по высоко воткнутому ножу, и он упал мне в руки.

Пожалуй, я успевал нагнать Фому невдалеке от раскопок. Посмотрим, что он сделает. Связать себя больше не дам, да и нечем теперь. А если журналист потащит меня к ведьмаку, то так тому и быть.

Я бежал по тайге, высоко подняв нож, и золотистый свет окружал меня коконом, чуть искря, когда в него попадали ветки. Местами тропинка исчезала. Днем это не мешало идти, потому что ближе или дальше всегда можно было увидеть ее продолжение. Но в той невероятной тьме ничего не стоило пропустить засыпанный бурой хвоей поворот и остаться в тайге до утра или навсегда. Дважды я останавливался, думая: «Теперь все, не выберусь», и как последнюю надежду искал на земле отпечатки журналистского костыля. Но выводили меня не следы, а то ли слепая удача, то ли нож, который чуть заметно дрожал в руке, ловя тончайшие потоки энергии.

Потом я услышал далекий шум и побежал напролом, уже не боясь заблудиться.

Сначала звуки битвы были похожи на стук бильярдных шаров, когда их сгребают вместе после игры. Но чем ближе я подбегал, тем яснее различался яростный звон стали. Клинки лязгали и скрежетали, словно их горой вываливали из кузова, как металлолом. У меня не хватало воображения представить в этой грохочущей мешанине одинокого дядю Тимошу с ножом против двух сотен сабель. Я помчался напропалую, прикрывая глаза рукавом от хлещущих веток.

И вдруг что-то сбило меня с ног.

Нож отлетел; сияющий кокон трепетал и вытягивался, пытаясь укрыть хозяина от опасности. Но до него было далеко, а опасность оказалась рядом. В воздухе свистнуло и, оцарапав мне щеку, в землю впился ржавый клинок.

Удар нанесла твердая рука. Сабля ушла глубоко в землю. Оцепенев, я смотрел на костяные пальцы без ногтей, державшие рукоять. Надо мною стоял скелет в рассыпающейся ржавой кольчуге и дергал саблю, видно, увязшую в кедровом корне под землей. На грудь мне опустилась нога, обутая в гнилые остатки модного восемьсот лет назад сапога с загнутым носком. Я знал, что это нежить, тварь без чувств и мыслей, но все же в застывшем оскале заяна мне почудилось торжество.