Владислав Выставной - Z – значит Зомби (сборник) Страница 54

   Пахнуло теплом. Впереди показалось большое помещение. Лазарь сразу понял – кухня. Вспомнилась институтская столовая. Длинные ряды кастрюль . Половники и огромные тесаки для рубки мяса. В углу на широченной, нелепо-шикарной кровати раскинулась чудовищных размеров женщина. Она была облачена в просторный, как парус, халат. Из-под пропитанной жиром ткани были видны тяжкие пласты невероятных грудей, расплывшийся живот и неожиданный пирсинг в скважине глубокого пупка. Бабища выла на низкой ноте. Ей было плохо. Вокруг призрачно белели худые тела питомцев. Дети обкладывали тело толстухи влажными тряпками. Подносили какое-то питье. Та пыталась пить, но только бесполезно ворочала большой головой и разбрызгивала подношение. Жидкость стекала по бычьей шее и капала на пол.

   – Что с ней? – спросил Фельдшер.

   – Началось вчера, – их проводница велела детям разойтись и те беспрекословно подчинились, – сначала сыпь пошла, а потом вот это.

   Фельдшер приблизился к женщине. Склонился над ней.

   – Что она ела?

   – Как и всегда. Мясо, овощи. Е ще водки бутылку выпила.

   – Бутылку? – присвистнул Фельдшер. – Это норма?

   – Норма? – девушка захлопала густыми ресницами. – Нет-нет, обычно она выпивает две. Это плохо, да?

   – Хм, обычно… но в данном случае, думаю – нет. А вы уверены, что упомянули все продукты?

   – Все. Хотя… Васек еще кальмаров консервированных где-то достал. Но мы же все их ели – вкусные.

   – Ага! – Фельдшер открыл свой кожаный рюкзак-портфель, достал упаковку белых таблеток. – Нужна ступка и чистая вода.

   Вскоре все было готово. Уже через два часа великанше полегчало.

   – Вера! – загрохотала бабища. – Вера! Что было?

   Так они узнали имя белокурой девушки.

   – Я здесь при колледже поварихой, кабы так, – отдышливо сипела толстуха. Ее руки, похожие на огромных бледных рыб, непрестанно двигались над доскою, нарезая, очищая, шинкуя. – Своих-то детей Бог не дал, вот и присматриваю за беспризорной детворой. Маша-мамаша. Ха! Кое-кого на улице подобрала. Другие сами пришли, кабы так. Голод – не тетка.

   – А синяки? – Фельдшер отхлебнул принесенный Верой чай.

   – А что синяки? Они – наверху, мы – внизу. Им тут делать нечего, кабы так. Сейчас Верка мясо разделает, попробуете моих фирменных щец.

   Костя передал поводок доктору и пошел на поиски туалета. Он пересек темную залу кухни и, следуя указаниям гигантской поварихи, свернул в проход. Лазарь открыл дверь и застыл как вкопанный. В освещенном чадящими факелами зале висели на крюках обнаженные тела. Женщины – справа, мужчины – слева. В проходе между трупами порхала белая бабочка-Вера. В тонких руках хищно сверкали два длинных и очевидно острых ножа. Быстрыми, почти неуловимыми движениями девушка отделяла кожу от мяса и мясо от костей. Вера была обнажена. Должно быть, боялась замарать одежду. Маленькие девичьи груди с твердыми темными сосками упруго подпрыгивали в такт движениям юной резчицы. За спиной Веры два верных оруженосца Васек и Младшой выбирали мясо и складывали его в тележку. Костя почувствовал возбуждение и почти сразу тошноту. Он с трудом сдержался, стараясь дышать ртом, чтобы не ощущать запах убоины. Вера заметила его, прервала свой хищный танец и, не стесняясь наготы, улыбнулась ошарашенному молодому человеку.

   – Вы, наверное, туалет ищите? Он чуть правее за ящиками. Поначалу все путают.

   Когда Костя, бледный, с выпученными глазами прибежал на кухню, Фельдшер встретил его рассказ спокойным кивком.

   – Да, Маша мне уже рассказала.

   – Но это же… они людей… – задыхаясь начал Лазарь.

   – Это ж синяки, дурень! – громыхнула Маша. – Они все равно что звери, кабы так… А что нам, подыхать, что ли? У нас вокруг складов полно: овощи, вода, алкоголя хоть залейся, а мяса – нет. То, что был о, давно съели. Чем прикажешь детей кормить?

   – Но синяки – заразные!

   – Ничего они не заразные. Через них сначала Васька ток пропускает, а потом мы мясцо в чане вывариваем. Так что харчи – будь здоров. Ты вон зомбиху на поводке водишь – тебе никто дурного слова не сказал…

   Костя только сейчас заметил, что, действительно, здесь к Ташке все отнеслись не с такой неприязнью, как везде. Ее опасались, но не ненавидели, как на Балчуге.

   – Мы тут всякого насмотрелись, – продолжала Маша. – Водишь – води. Хоть и странно это. Зачем ходячего мертвеца за собой водить? А ты на нас глаза вытаращил. Лучше из есть, чем водить на поводке… Ну да ничего, сейчас щец сварю – пальчики оближешь, кабы так…

   От еды они отказались. Маша поворчала, но потом махнула рукой и велела мальчикам проводить гостей.

   – До Гоголей вам помогут добраться, – напутствовала повариха, – потом уж сами . Осторожнее, в городе синяки шляются.

   – Но как же полнолуние? – удивился Костя.

   – А так. Не наши это синяки. Их свистуны с собой привезли, – толстуха откинула крышку большого ящика. Тот был забит мелкими вещами. Отдельной стопкой лежали паспорта. Повариха взяла несколько сверху. – Вот, у тех, что за вами гнались, забрали. Я давно заметила: каждый третий синяк с документом, – а у этих поголовно имеются, кабы так.

   – И что же с ними? – Фельдшер взял паспорт, пролистал. – Вроде порядок.

   – Прописку глянь, умник, – торжествующе улыбнулась Маша.

   – Можайск? – удивился доктор.

   – То-то и оно. И у всех остальных – Можайск, кабы так…

   – Как же они здесь очутились?

   – Вот и я про то.

   – А эти… свистуны откуда?

   – Бог их знает. Появились совсем недавно. Скрытные. Ничего про них не знаю, только, думаю, не к добру это, кабы так…

   На выход они пошли другим коридором, поднялись по ступеням и вскоре увидели дневной свет. Наверху их ждала Вера. Уже одетая, чистенькая, аккуратненькая, с белокурыми волосами, сверкающими на фоне осенних приглушенных цветов.

   Костя невольно вспомнил ту весну – их с Ташкой весну. Вспомнил, как прошел дождь, вспомнил лужи, через которые они прыгали, и в каждой, в каждой луже отражалось солнце. Тогда было так много солнца. А теперь небо затянули тучи. И та песня – их с Ташкой песня:

   Он ревновал ее к богам

   И прятал под мостом от неба,

   А голуби просили хлеба

   И разбивались за стакан.

   И плоть несло, и дух опять

   Штормил в девятибалльном танце —

   От невозможности остаться

   До невозможности унять…

   Костя даже встряхнул головой, чтобы отогнать воспоминания и вернуться к сегодняшней реальности.