Евгений Витковский - Чертовар Страница 55

— Это что-то не-то, — сказал высокий и лысый, — Это, Мирон Павлович, слишком маленький бугор. Должен быть сразу три-четыре сажени, а тут и одной нет…

Старец ответил что-то длинное, в одно слово — видимо, просто выругался по старокиммерийски. Лысый академик не смутился.

— Вы, Мирон Павлович, хотели, наверное сказать — далее воспоследовало похожее, но чуть более длинное слово, — Согласитесь, что «туббале эбессу» означает «спрячь куда-либо для надежной сохранности»; вы же скорей имели в виду «засунь себе», а какая же в таком месте сохранность?..

Старик в ответ просто зашипел. Это почему-то возымело действие, и горб земли вырос сразу втрое, из него появилось нечто вроде гибкого древесного корня, яростно извивающегося в воздухе и старающегося хлестнуть лозоходца. Самый конец корня обвивался вокруг небольшого предмета, — свет заходящего солнца, сверкнув на хромированных частях того, чем размахивал корень, позволил неоспоримо опознать в этой вещице подзорную трубу цейссовского производства — старую, но отнюдь не музейную.

— Хвост выплюнул… — в ужасе прошептал старик под капюшоном. — Истинно выплюнул, хвост истинно…

Рядом с первым горбом земли выперло второй — сразу на две сажени, не менее; горб тут же лопнул — и появился из него в точности такой же чешуйчатый и толстый корень-хвост, как из первого. Нечего и угадывать: второй хвост концом обвивался вокруг еще одной подзорной трубы — разве что видом она была пошикарней: этакая адмиральская труба, может, лично господина адмирала Макарова, из-под Цусимы, или даже лично господина боярина Калашникова, упокой Кавель его мятежную и скорострельную душу.

Покуда хвосты, извиваясь, отряхивались от земли, при этом явно примериваясь — то ли начать друг на друга в подзорные трубы грозно взглядывать, то ли поступить более естественно и подраться ими, как простыми дубинами, — тройка путников отступила по склону вниз. Где-то за их спинами в воздухе дрожали очертания старинного города, поставленного на сорока островах посреди великой реки в незапамятные времена. Однако солнце садилось, хотя, по летнему времени и приполярной широте, оно еще долго могло заниматься тем же самым без видимого успеха.

— Мирон Павлович, как могло оказаться у Змея два хвоста? Он же ленточный, пастью вцепился в один свой природный — и вроде бы никак иначе? — Академик смотрел на старца-лозоходца с откровенным укором: словно тот скрыл от него какую-то важную часть истины, и вот из-за этого-то и не получается продолжение путешествия на запад, в Великое Герцогство Коми. Старик угрюмо сплюнул, не откидывая капюшона, и опустил лозу.

— Поживи с мое, академик… Это не хвост вовсе! Это червеобразный… как его… ложнохвост-аппендикс, во как! И второй такой же. Они теперь друг на друга будут лучи испускать через трубы, надсмеются над нами, оборвут друг другу уши — а нас ни в какую не пропустят… Нет, в другой год идти придется — Змей-то в земле как сосал свой основной, так и сосет… Ой, не даст мне теперь кирия Александра ни жизни, ни деревянного масла — а про их сиятельство уж лучше помолчу…

Между тем по откосу вскарабкался еще один старик. Этот был статен и высок, борода, тщательно расчесанная, шла ассирийской волной. Кроме двух небольших рюкзаков, по одному за каждым плечом, поклажи при нем не было никакой; большие пальцы рук держал он за широким поясом оленьей кожи. Еще не успел новый путник приблизиться, как младший в группе, истинный богатырь, спешно скинул наземь многочисленные тюки, а потом и плащ. Чистого весу в парнишке было за десять пудов, а бугры мышц выпирали из-под пестрой рубахи почти карикатурно.

Не спрашивая разрешения, не обращая внимания на оклик из-за спины — «Варфоломей, куда?…» — парень бросился к затеявшим дуэль хвостам и схватил каждый, разводя в стороны — причем сперва хватка его была хвостам вроде как по барабану, потом хвосты одновременно дернулись — и стали расходиться.

— Варфоломей, ремня на тебя нет!..

Варфоломей вошел в раж. Он скручивал ложные хвосты, стараясь вырвать их вовсе, понимая, что если выход из Киммерии не состоится, виноват будет именно он — потому что ни жена, ни пропавший где-то во Внешней Руси брат, никогда не поверят, что он со своей идиотской силушкой не смог уломать Змея. И сам он, младший гипофет Варфоломей Хладимирович Иммер, в это тоже не поверит. Он воровал каменные статуи, он таскал на руках лошадей и в одиночку ставил корабельные мачты из железного кедра, киммерийского дерева-эндемика, чья древесина тонет в воде — и чтоб он да остановился перед какими-то жалкими хвостами, похожими на клистирные трубки для слонов-переростков! Каждый хвост уже был скручен не менее чем на полный оборот, оба подзорных трубы нещадно молотили Варфооломея по голове — но он нутром чуял: не устоят против него, падлы. Западло! Слабо! Слабо-о-о!.. Правый хвост был вырван с корнем и отброшен далеко за спину, — Федор Кузьмич и академик с интересом склонились над извивающейся трехарщинной змеей без головы. Академик с осторожностью подобрал подзорную трубу.

Между тем второй хвост сопротивлялся сильнее: он обхватил плачи богатыря, сдавил их, неустанно молотя его по макушке свой подзорной трубой — не иначе, лично адмирала Калашникова, не иначе. Варфоломея это лишь приводило в дополнительную ярость: он медленно наворачивал себе на плечи неохотно выползающий из земли хвост, он сам себе служил рукоятью кабестана, и хвост, кажется, уже и рад был бы его отпустить — но в парне проснулся берсерк. Он зубами вцепился в сухую чешую под самой подзорной трубой, — однако схватке все не предвиделось конца.

Выкликнув непонятное — и очень длинное — базарное ругательство, на помощь парню бросился старец в капюшоне, сотрясая лозой, источающей поток голубых искр. В этот миг хвост не выдержал и оторвался, — в нем было не меньше десяти саженей, и почти все они оказались намотаны на тело Варфоломея. Богатырь покатился вниз к реке, разматывая дергающееся щупальце, дико вращая глазами, зубами вцепившись в никель подзорной трубы. Последний из странников, величавый старец, подошел к парню и аккуратно разжал ему зубы с помощью заранее, видимо, приготовленного для таких случаев деревянного клина.

Академик, понимая, что сейчас каждые руки на счету, быстро собирал раскиданную богатырем кладь. Богатырь постепенно приходил в себя. Старец-врачеватель одной рукой держал голову Варфоломея, другой вертел подзорную трубу. По ободу шла ясная чеканка: «Собственность сиятельного графа Пигасия Блудова». Наконец, человек в капюшоне добился своего; из земли вывернулась шестисаженна голова Великого Змея, с трудом выплюнула основной, навеки заглотанный хвост и проскрежетала на старокиммерийском: